Любую можно кашу мировую

Читая Губермана.Часть девятая.Ремейк.

В беде всегда есть новый опыт,
полезный духу и уму.
Игорь Губерман.

Бедою я духовно сыт,
Приобретя полезный опыт:
Когда мне в душу кто-то ссыт:
Не виден взгляд,не слышен шопот.
Я.

Поэзия-нет дела бесполезней
в житейской деловитой круговерти,
но все,что не исполненно поэзии,
бесследно исчезает после смерти.
Игорь Губерман.

Хорошая высокая поэзия
Рождается на самом срезе лезвия
И потому пылая остротой,
Порою не ясна и кажется не той.
Но это не трагедия,-поверте:
Она продолжит жить и после нашей смерти.
Я.

Есть мечта у меня,беречь
буду крепость ее настоя:
когда вновь будут книги жечь,
пусть мою огня удостоят.
Игорь Губерман.

У любого есть в жизни мечта,
Что-то сделать,чего-то добиться,
Но когда,там в конце,-пустота,
То приходится долго лечиться.
Я.

Окраины,провинции души,
где мерзость наша,мерзость и потемки,
годами ждут момента.А потомки
потом гадают,как возник фашизм.
Игорь Губерман.

В окраине,провинции души
Моей,надеюсь,не питаю злобы.
Забочусь и пекусь об этом,чтобы
Быть человеком и писать в тиши.
Я.

Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанной,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.
Игорь Губерман.

Плохую можно кашу заварить
Когда мы слышим:-выкуси-ка,накось!-
Мы будем возмущаясь говорить,
А молодежь смеяться,сея пакость.
И никогда не смять ее,не сжать,
Не мучайтесь расходуя умы,
Ее ругать-себя не уважать:
Она такая же,как с вами были мы.
Я.

Я волоку телегу сбытом
Без напряженья и нытья,
Воспринимая быт омытым
Глубинным светом бытия.
Игорь Губерман.

Однажды карта будет бита
Глубинным светом бытия.
Тогда надеждою умыты
И поумнеем-ты и я!
Я.

Не в том беда,что наглой челеди
доступен жирный ананас,
а в том,что это манит в нелюди
детей,растущих возле нас.
Игорь Губерман.

Ну,кто сказал,что если детка,
Сьест сладкий,жирный ананас,
То несомненно рода ветка
Помчится в нелюди тотчас?
. Жую их часто-ананасы
И обожаю грызть банан.
И что? Стоящий возле кассы
Я наглый челедь-хулиган?
Я.

Можно в чем угодно убедить
целую страну наверняка,
если дух и разум повредить
с помощью печатного станка.
Игорь Губерман.

Можно в чем угодно убедить
Глупым мир помешанный слегка.
Можно ранним утром разбудить
Всю округу ревом ишака!
Можно с неба выдернуть луну
И руками развести туман.
Без воды освоить целину
И пописать в собственный карман.
Можно ввысь душою улететь,
Можно в ящик,похлебав ухи,
Но нельзя заставить-захотеть
Прочитать редактора стихи!
Я.

Я верю в совесть,сердце,честь
любых властей земных.
Я верю,что русалки есть
и верю в домовых.
Игорь Губерман.

Когда-то были совесть,честь-
Поверий умный след.
Сейчас они,как=будто есть,
А вроде бы и нет.
Я.

Обильные радости плоти,
помимо других развлечений-
прекрасный вдобавок наркотик
от боли душевных мучений.
Игорь Губерман.

Ты в плоти живешь и клокочешь,
Себя развлечением множешь,
Когда ты чего-то и хочешь,
Но даже в слезах не поможешь.
Все!

Смотрясь весьма солидно и серьезно
под сенью философского фасада,
мы вертим полушариями мозга,
а мыслим — полушариями зада.

Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

Учусь терпеть, учусь терять
и при любой житейской стуже
учусь, присвистнув, повторять:
плевать, не сделалось бы хуже.

Пришел я к горестному мнению,
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.

Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.

Я живу, постоянно краснея
за упадок ума и морали:
раньше врали гораздо честнее
и намного изящнее крали.

Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы — прямо от природы.

Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.

Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.

Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.

Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.

Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами — противно,
а среди умных — одиноко.

Когда мы раздражаемся и злы,
обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы
снаружи не развяжет нам никто.

Умей дождаться. Жалобой и плачем
не сетуй на задержку непогоды:
когда судьба беременна удачей,
опасны преждевременные роды.

Будущее — вкус не портит мне,
Мне дрожать за будущее лень;
Думать каждый день о черном дне -
Значит делать черным каждый день.

Россияне живут и ждут,
уловляя малейший знак,
понимая, что нае*ут,
но не зная, когда и как.

Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?

Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.

Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.

Есть в каждой нравственной системе
Идея, общая для всех:
Нельзя и с теми быть, и с теми,
Не предавая тех и тех.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,
Пока земля не свихнута с оси,
Держи себя на тройственном запрете:
Не бойся, не надейся, не проси.

Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.

Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.

Игорь Миронович Губерман. Современный Хаям.

На мой взгляд, так и лучше.

Счастье семьи опирается на благоразумие хотя бы одного из супругов.

Сытые свиньи страшней, чем голодные волки.

В раю намного мягче климат, но лучше общество в аду.

Улучшить человека невозможно, и мы великолепны безнадежно.

Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк.

Везде одинаков Господен посев,
И врут нам о разнице наций.
Все люди — евреи, и просто не все
Нашли пока смелость признаться.

За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

В прошлом были те же соль и мыло,
хлеб, вино и запах тополей;
в прошлом только будущее было
радужней, надёжней и светлей.

На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.

Нашей творческой мысли затеи
неразрывны с дыханьем расплаты;
сотворяют огонь — прометеи,
применяют огонь — геростраты.

Мир столько всякого познал
с тех пор, как плотью стала глина,
что чем крикливей новизна,
тем гуще запах нафталина.

Все мои затеи наповал
рубятся фортуной бессердечно;
если б я гробами торговал —
жили бы на свете люди вечно.

Власть и деньги, успех, революция,
слава, месть и любви осязаемость —
все мечты обо что-нибудь бьются,
и больнее всего — о сбываемость.

Свой собственный мир я устроил
усилием собственных рук,
и всюду, где запись в герои,
хожу стороной и вокруг

Я бы мог, на зависть многих,
сесть, не глянув, на ежа —
опекает Бог убогих,
у кого душа свежа.

Совсем на жизнь я не в обиде,
Ничуть свой жребий не кляну;
Как все, в дерьме по шею сидя,
Усердно делаю волну.

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
а к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Я в гостевальные меню
бывал включён как угощение,
плёл несусветную хуйню,
чем сеял в дамах восхищение.

В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.

Любую можно кашу моровую
затеять с молодёжью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.

Поскольку в землю скоро лечь нам
и отойти в миры иные,
то думать надо ли о вечном,
пока забавы есть земные?

Прекрасен мир, судьба права,
полна блаженства жизнь земная,
и всё на свете трын-трава,
когда проходит боль зубная.

Непросто — грезить о высоком,
паря душой в мирах межзвёздных,
когда вокруг под самым боком
храпят, сопят и портят воздух.

Пусть меня заботы рвут на части,
пусть я окружён говном и суками,
всё же поразительное счастье —
мучиться прижизненными муками.

Наше время ступает, ползёт и идёт
по утратам, потерям, пропажам,
в молодые годится любой идиот,
а для старости — нужен со стажем.

С Богом я общаюсь без нытья
и не причиняя беспокойства,
глупо на устройство бытия
жаловаться автору устройства.

Быть может, потому душевно чист
и линию судьбы своей нашел,
что я высокой пробы эгоист —
мне плохо, где вокруг нехорошо.

Мы сразу простимся с заботами
и станем тонуть в наслаждении,
когда мудрецы с идиотами
сойдутся в едином суждении.

Я не стыжусь, что ярый скептик
и на душе не свет, а тьма;
сомненье — лучший антисептик
от загнивания ума.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня —
в его безликом невмешательстве.

У самого кромешного предела
и даже за него теснимый веком,
я делал историческое дело —
упрямо оставался человеком.

Гляжу, не жалуясь, как осенью
повеял век на пряди белые,
и вижу с прежним удовольствием
фортуны ягодицы спелые.

Когда я раньше был моложе
И знал, что жить я буду вечно,
Годилось мне любое ложе
И в каждой даме было нечто.

Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас.

Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот наступит срок,
поверь — наверняка всплывёт и жопа,
которую напрасно ты берёг.

Жить, покоем дорожа —
пресно, тускло, простоквашно;
чтоб душа была свежа,
надо делать то, что страшно.

Зачем вам, мадам, так сурово
страдать на диете учёной?
Не будет худая корова
смотреться газелью точёной.

Сбываются — глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.

Я потому люблю лежать
и в потолок плюю,
что не хочу судьбе мешать
вершить судьбу мою.

У тех, кто пылкой головой
предался поприщам различным,
первичный признак половой
слегка становится вторичным.

Сполна уже я счастлив от того,
что пью существования напиток.
Чего хочу от жизни? Ничего;
а этого у ней как раз избыток.

Идёт умов утечка из России…
Текут сюда. Но парадокс в ином:
Мне просто любопытно — что за силы
Их по дороге делают говном?

Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.

Глупо думать про лень негативно
и надменно о ней отзываться:
лень умеет мечтать так активно,
что мечты начинают сбываться..

Мы умны, а вы — увы,
что печально, если
жопа выше головы,
если жопа в кресле

Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую мировую
уже немного путает с Троянской.

Скопировать
Сообщить об ошибке

Комментарии
Похожие цитаты

Содержание

Цитаты [ править ]

Крича про срам и катастрофу,
порочат власть и стар и млад,
и все толпятся на Голгофу,
а чтоб распяли - нужен блат. [1]

Россия красит свой фасад,
чтоб за фронтоном и порталом
неуправляемый распад
сменился плановым развалом. [1]

В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.

Все мои затеи наповал
рубятся фортуной бессердечно;
если б я гробами торговал —
жили бы на свете люди вечно.

Жить, покоем дорожа —
пресно, тускло, простоквашно;
чтоб душа была свежа,
надо делать то, что страшно.

За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

Зачем вам, мадам, так сурово
страдать на диете учёной?
Не будет худая корова
смотреться газелью точёной.

Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас. — вариант трюизма

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
а к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Поскольку в землю скоро лечь нам
и отойти в миры иные,
то думать надо ли о вечном,
пока забавы есть земные?

Свой собственный мир я устроил
усилием собственных рук,
и всюду, где запись в герои,
хожу стороной и вокруг.

Я бы мог, на зависть многих,
сесть, не глянув, на ежа —
опекает Бог убогих,
у кого душа свежа.

Я в гостевальные меню
бывал включён как угощение…

Свирепые бои добра со злом
Текут на нескончаемом погосте,
Истории мельчайший перелом
Ломает человеческие кости.

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель. — глава I. Как просто отнять у народа свободу: ее надо просто доверить народу

Любую можно кашу моровую
затеять с молодёжью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской. — I

Когда кругом кишит бездарность,
кладя на жизнь своё клише,
в изгойстве скрыта элитарность,
весьма полезная душе. — глава II. Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации

Не прыгая с веком наравне,
будь человеком;
не то окажешься в говне
совместно с веком. — II

Гляжу, не жалуясь, как осенью
повеял век на пряди белые,
и вижу с прежним удовольствием
фортуны ягодицы спелые. — II

Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений. — II

… мне страшно, что сытые свиньи
страшней, чем голодные волки. — II

Блуд мировых переустройств
и бред слияния в экстазе —
имеют много общих свойств
со смерчем смыва в унитазе. — глава III. В борьбе за народное дело я был инородное тело

Куда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду.
в раю намного мягче климат,
но лучше общество в аду. — III

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно. — III

Я не стыжусь, что ярый скептик
и на душе не свет, а тьма;
сомненье — лучший антисептик
от загнивания ума. — III

Я потому люблю лежать
и в потолок плюю,
что не хочу судьбе мешать
вершить судьбу мою. — III

Вполне владеть своей женой
и управлять своим семейством –
куда труднее, чем страной,
хотя и мельче по злодействам. — глава IV. Семья от бога нам дана, замена счастию она

Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот наступит срок,
поверь — наверняка всплывёт и жопа,
которую напрасно ты берёг. — глава V. Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая

Сколь часто тот, чей разум выше,
то прозябал, то просто чах,
имея звук намного тише,
чем если жопа на плечах. — глава VI. Кто томим духовной жаждой, тот не жди любви сограждан

В стихах моих не музыка живёт,
а шутка, запечённая в банальности,
ложащаяся грелкой на живот,
болящий несварением реальности. — VI

В прошлом были те же соль и мыло,
хлеб, вино и запах тополей;
в прошлом только будущее было
радужней, надёжней и светлей. — глава VII. Увы, но истина — блудница, ни с кем ей долго не лежится

На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит. — VII

Нашей творческой мысли затеи
неразрывны с дыханьем расплаты;
сотворяют огонь — прометеи,
применяют огонь — геростраты. — VII

Власть и деньги, успех, революция,
слава, месть и любви осязаемость —
все мечты обо что-нибудь бьются,
и больнее всего — о сбываемость. — VII

Дымись, покуда не погас,
и пусть волнуются придурки —
когда судьба докурит нас,
куда швырнёт она окурки. — глава VIII. Счастливые потом всегда рыдают, что вовремя часов не наблюдают

Анахорет и нелюдим
и боязливец неудачи
приходит цел и невредим
к покойной старости собачей. — VIII

Совсем на жизнь я не в обиде,
ничуть свой жребий не кляну;
как все, в дерьме по шею сидя,
усердно делаю волну. — глава IX. Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манджет

Когда я раньше был моложе
и знал, что жить я буду вечно,
годилось мне любое ложе
и в каждой даме было нечто. — глава Х. Живу я более, чем умеренно, страстей не более, чем у мерина

Душа болит, свербит и мается,
и глухо в теле канителится,
если никто не покушается
на целомудрие владелицы. — глава I. Вот женщина: она грустит, что зеркало ее толстит

Должно быть, зрелые блудницы
огонь и пыл, слова и позы
воспринимают как страницы
пустой предшествующей прозы. — I

Живя в загадочной отчизне,
из ночи в день десятки лет
мы пьём за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет. — глава II. Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного

Напрасно мы стучимся лбом о стену,
пытаясь осветить свои потемки;
в безумии режимов есть система,
которую увидят лишь потомки. — глава III. Вожди дороже нам вдвойне, когда они уже в стене

У писателей ушки в мерлушке
и остатки еды на бровях,
возле дуба им строят кормушки,
чтоб не вздумали рыться в корнях. — глава IV. Сколь пылки и разговоры о Голгофе за рюмкой коньяка и чашкой кофе

Без отчётливых ран и контузий
ныне всюду страдают без меры
инвалиды высоких иллюзий,
погорельцы надежды и веры. — глава V. Причудливее нет на свете повести, чем повесть о причудах русской совести

По ночам начальство чахнет и звереет,
дикий сон морозит царственные яйца:
что китайцы вдруг воюют, как евреи,
а евреи расплодились, как китайцы. — глава VI. Господь лихую шутку учинил, когда сюжет еврея сочинил

Мир столько всякого познал
с тех пор, как плотью стала глина,
что чем крикливей новизна,
тем гуще запах нафталина. — глава VII. Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили

У тех, кто пылкой головой
предался поприщам различным,
первичный признак половой
слегка становится вторичным. — VII

Что значат слёзы и слова,
когда приходит искушение?
Чем безутешнее вдова,
тем сладострастней утешение. — глава VIII. Любовь — спектакль, где антракты немаловажнее, чем акты

Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности. — глава IX. Давно пора, ебёна мать, умом Россию понимать

Растёт лосось в саду на грядке;
потек вином заглохший пруд;
в российской жизни всё в порядке;
два педераста дочку ждут. — IX

Боюсь, как дьявольской напасти,
освободительных забот:
когда рабы приходят к власти,
они куда страшней господ. — IX

В годы, обагрённые закатом,
неопровержимее всего
делает еврея виноватым
факт существования его. — глава Х. Как Соломон о розе

Не золото растить, сажая медь,
не выдумки выщелкивать с пера,
а в гибельном пространстве уцелеть —
извечная еврейская игра. — Х

Цитаты о Губермане [ править ]

Страница: 6 из 23

У жизни свой, иной оттенок,

и жизнечувствие свое,

во всех явлениях ее.

Не в силах нас ни смех, ни грех

свернуть с пути отважного,

мы строим счастье сразу всех,

и нам плевать на каждого.

Окраины, провинции души,

где мерзость наша, низость и потемки,

годами ждут момента. А потомки

потом гадают, как возник фашизм.

Я боюсь, что там, где тьма клубится,

где пружины тайные и входы,

массовый инстинкт самоубийства

поит корни дерева свободы.

Любую можно кашу мировую

затеять с молодежью горлопанской,

которая Вторую Мировую

уже немного путает с Троянской.

II. Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации

За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас.

Когда кругом кишит бездарность,
Кладя на жизнь свое клише,
В изгойстве скрыта элитарность,
Весьма полезная душе.

Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.

Когда я раньше был моложе
И знал, что жить я буду вечно,
Годилось мне любое ложе
И в каждой даме было нечто.

Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк.

Любую можно кашу моровую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
а к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Наше время ступает, ползет и идет
по утратам, потерям, пропажам,
в молодые годится любой идиот,
а для старости - нужен со стажем.

Страница: 6 из 23

У жизни свой, иной оттенок,

и жизнечувствие свое,

во всех явлениях ее.

Не в силах нас ни смех, ни грех

свернуть с пути отважного,

мы строим счастье сразу всех,

и нам плевать на каждого.

Окраины, провинции души,

где мерзость наша, низость и потемки,

годами ждут момента. А потомки

потом гадают, как возник фашизм.

Я боюсь, что там, где тьма клубится,

где пружины тайные и входы,

массовый инстинкт самоубийства

поит корни дерева свободы.

Любую можно кашу мировую

затеять с молодежью горлопанской,

которая Вторую Мировую

уже немного путает с Троянской.

II. Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации

За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас.

Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.

Когда я раньше был моложе
И знал, что жить я буду вечно,
Годилось мне любое ложе
И в каждой даме было нечто.

Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк.

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
а к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Читайте также:

Игорь Губерман

Игорь Губерман в Москве (2009)
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе

Любую можно кашу мировую

Похожие цитаты

Содержание

Цитаты [ править ]

Цитаты о Губермане [ править ]