Интервью кирилл пирогов

Обновлено: 22.04.2024

01 Октября 2020, 09:00

Интервью корреспондента ТНВ с легендарным актером таких фильмов как «Брат 2», «Сестры», «Орел и решка», «Питер FM» и т.д.

Недавно в рамках фестиваля «Золотая маска» в Казанском академическом русском Большом драматическом театре им. В. И. Качалова прошли гастроли московского театра Мастерская Петра Фоменко со спектаклем «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира. Кирилл Пирогов играет в нем одну из ролей – починщика мехов Фрэнсиса Дудку.

В интервью корреспонденту интернет-редакции ТНВ Регине Яфаровой Кирилл рассказал об игре в кино и театре, встрече с интересными людьми по жизни, работе с Алексеем Балабановым, и что не нужно искать похожих на Сергея Бодрова.

«Жизнь расставляет все на места, я сейчас иногда смотрю фильмы и Алешины, и конечно, они интересные, особенные и ни на что не похожие»

- В этом году исполнилось 20 лет фильму «Брат 2» Алексея Балабанова, в котором вы снимались, вы как-то отмечали? Встречались с коллегами по фильму?

- Нет, мы не встречались с коллегами и не отмечали особенно, потому что у всех много работы в театре, в кино. А вообще в Москве отмечали, один концерт должен был пройти, но его отменили и перенесли. Мне звонят журнальные издания, спрашивают, интересуются, пытаются осветить этот момент 20-летия. Я рад, что люди помнят фильм до сих пор!

- Вы работаете в театре как режиссер с молодыми артистами, видите ли вы актера, который в будущем соответствовал бы такому культовому российскому актеру как Сергей Бодров?

- Я никогда не думал об этом. Скажем так, что нет людей, похожих на друг на друга вообще, могут быть какие-то физиономические сходства. Но, по сути весь смысл нашего дела в том, что это неповторимо и индивидуально. Не в смысле незаменимо, заменить людей можно, а повторить человека – невозможно. Поэтому я думаю, что людей похожих на Сергея внутренне и внешне есть, но задачи такой, повторить или отыскать похожего – нет! Не думаю, что нужно это делать. Ребята молодые должны быть самостоятельными, самоценными не похожими ни на кого и в этом есть прелесть, красота в том, что дано нам от природы и свыше.

- Вы работали с такими легендарными людьми как Алексей Балабанов и Сергей Бодров, каково это?

- Когда ты работаешь, то ты просто работаешь с людьми, которые нравятся. Вообще когда складывается встреча в актерской профессии, то она складывается именно из-за взаимного интереса и тяги друг к другу по любому поводу. Из-за профессии, в жизни, и когда вы встречаетесь тебе радостно, вам есть о чем поговорить, что-то придумать и сделать вместе, пошалить, поговорить о чем-то серьезном через кино, или просто вечером выпить рюмку вместе и поболтать. Мы ведь довольно близкие по поколению, поэтому внутри этого поколения какой-то пиетет друг к другу никогда не испытывает. Мы просто идем, вместе работаем, кто-то больше делает, кто-то меньше. А если это учителя как Георгий Николаевич Данелия или Петр Наумович Фоменко – перед ними мы всегда приклонялись, потому что это уже особенные моменты. Мне очень повезло на встречи с людьми в жизни, и Виталий Вячеславович Мельников – удивительный наш режиссер. И Леша Балабанов – прекрасный человек, очень рабочий, он никогда лишнего ничего не делал, только то, что есть, то что нужно. Он, когда писал сценарий, то кино уже снимал. Ему очень было скучно, когда это нужно было реально снимать, потому что в голове он его уже снял и просто ждал, когда изменятся нюансы. Это у него был такой склад ума, он из документального кино, поэтому он такой в этом смысле гравировщик.

Жизнь расставляет все на места, я сейчас иногда смотрю фильмы и Алешины, и конечно, они интересные, особенные и ни на что не похожие. Он очень талантливый, удивительный человек со сложной судьбой.

«Когда спектакль собирался, когда мы репетировали, действительно было не просто в нашей разношерстной компании»

- Вы привезли в Казань спектакль «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира и, в одном из интервью о спектакле вы сказали: «Казалось, что мы ошиблись с тем, что взяли эту вещь. Потому что не складывалось, потому что мягко говоря неудачно», и сейчас сыграно уже много спектаклей, несколько сезонов, гастроли, вы изменили свое мнение относительно этого спектакля?

- Нет. Дело в том, что у любого спектакля своя судьба и история и именно этот спектакль рождался трудно и тяжело. Именно когда он собирался, когда мы репетировали, действительно было не просто в нашей разношерстной компании. И старшее поколение, и юные артисты – это была какая-то мешанина. А потом у любого спектакля наступает период, когда есть встреча с публикой, которая расставляет свои какие-то приоритеты и пристрастия. И конкретно со спектаклем «Сон в летнюю ночь», конечно, публика очень много дает, как часть спектакля всегда есть публика. И в общем-то как сейчас развивается спектакль, надеюсь, что и двигается – это во многом связано с публикой, которая его принимает определенным образом.

Вот мы играли в Казани, замечательно принимали нас – прекрасно, за что мы очень благодарны.

- Расскажите о вашем спектакле и вашей роли починщика мехов Фрэнсисе Дудке (из спектакля «Сон в летнюю ночь»)?

- Мы играем группу ремесленников, которые довольно простые люди – ее играет старшая мужская группа театра Мастерской Петра Фоменко. Эти ребята готовят спектакль для герцога, потому что у него свадьба, приходит все к тому, что эти ремесленники действительно разыгрывают какой-то допотопный и доморощенный спектакль перед герцогом.

«Орел и решка» - первый фильм, который я мог бы выделить как первую встречу, первую любовь и первую надежду»

- Кем бы вы были если бы не актерская и режиссерская карьеры? Вы задумывались об этом?

- Я как все дети в детстве хотел быть поваром, парикмахером, космонавтом – это было довольно популярно и расхоже в наши времена. Потом я хотел заниматься музыкой, но профессионально так никогда и не занимался. Поэтому так случилось в моей жизни из-за театральной студии при школе, что жизнь сама меня «туда» направила. Я никогда не думал, чем бы я хотел заниматься еще.

- Где вам комфортнее играть в кино или в театре?

- И там и там. Театр – это место, где артисты растут, если получается что театр такой домашний и хорошее отношение между людьми. Театр - это место, где ты учишься жить, работать, дышать. А в кино – это выход в довольно короткий момент прекрасных и удивительных встреч в жизни с людьми… и очень фрагментарный. А театр… если ты работаешь, служишь в нем, то это довольно регулярное занятие, поэтому я не могу предпочесть одно другому – они у меня не очень пересекаются.

Я хожу в кино иногда, с удовольствием, хожу гулять туда, мне там нравится, там хорошие и очень интересные люди бывают, иногда материал интересный. Кино и театр существуют вместе, также, как и на радио можно записывать спектакли и это тоже никак не пересекается.

- Какую из своих многочисленных ролей вы считаете крутой, ту, от которой радостно на душе, которая была вам близка, в драме в комедии?

- Нет, таких ролей нет. Довольно трудно предпочесть, потому что это часть жизни и если ты выбираешь одну часть, то другие куски твоей жизни они как бы «не очень». Поэтому невозможно выбрать, правда. В определенный момент нужная вот такая роль, а в другой момент такая, а потом они все вместе.

Запоминается первая работа в кино очень сильно у Георгия Николаевича Данелии (прим. «Орел и решка» фильм 1995 года), школа моя, когда я был почти ребенком. Благодарю Георгия Николаевича, который учил меня, водил за руку как в детском саду, все объяснял мне. Наверное, этот первый фильм я мог бы выделить как первую встречу и первую любовь, первую надежду.

Актер, режиссер и композитор Кирилл Пирогов дебютировал в кино в 22 года – и сразу в главной роли в фильме «Орел и решка». Режиссера Георгия Данелию он считает одним из своих первых учителей, а главным Учителем, конечно, – Петра Наумовича Фоменко. Кирилл стал первым артистом труппы «Мастерской Петра Фоменко», пришедшим туда «со стороны», – из Щукинского училища (курс Владимира Иванова). Недавняя премьера – чеховская «Чайка» – стала четвертой постановкой Кирилла в родном театре.

Вы снялись в роли Антона Павловича Чехова в фильме «Поклонница» Виталия Мельникова как раз о том периоде жизни, когда была написана и поставлена «Чайка». Это как-то повлияло на замысел спектакля?

Думаю, что нет. Просто так складывается, что иногда прибивает волной именно к этому удивительному автору. Это было радостное очень время жизни рядом с Виталием Вячеславовичем, он невероятный человек. Был еще значительный период нашей жизни в театре, связанный со спектаклем Петра Наумовича «Три сестры». Единственная большая чеховская работа, которую он делал с нами. Во время работы над «Чайкой» мы часто вспоминали спектакль «Три сестры». Потому что мы его уже не играем сейчас, и очень тоскуем по нему. Когда-то я записывал рассказы Чехова на радио. В общем, с разных сторон жизнь подводила к нему. И мне хотелось, чтобы в нашем театре снова был Чехов.

Вы его любите?

Да. У меня сложное к нему отношение. Его нельзя страстно любить. Вот Пушкина можно любить горячо, хочется сразу его обнять. А Антон Павлович не дается. Он ускользает и делает это сознательно. Он себя прячет. Его всегда видно, но он как будто бы изымает свое истинное отношение к происходящему. Поэтому его очень легко трактовать. Хотите в эту сторону – пожалуйста, хотите в другую – сколько угодно.

А как было на самом деле – никто уже не узнает?

Почему, остались письма, их много. Из них можно узнать, что он думал, чем он жил. Он очень любил театр. Был в восторге от итальянских артистов и очень ругал русских – за их отношение к делу, за узость. Но о чем это говорит? Что он был пристрастен к артистам. Особенно к русским. Ему казалось, что мы должны быть очень высоко. И когда он этого не видел – он огорчался.

В его рассказах тоже бывает видно разочарование в людях.

Порой он был очень крут в выражениях. Но, на мой взгляд, если бы он был цинично высокомерен, он бы не писал про людей. Для меня он – неравнодушный человек. Это не означает – удобный. Композитор Лев Львович Солин, друг театра, говорил про «Три сестры», например, что это горькая, но светлая пьеса. И вот для меня эта характеристика больше всего подходит Чехову. Ну и – новатор. «Чайка» – одна из самых революционных пьес. Она разрушила каноны классической драматургии. С нее все началось. Чехов видел, что реалистический русский театр умирает и хотел перевернуть ситуацию. Есть много замечательных театроведческих книг того времени, где про это написано. Становится понятно, скажем, почему Мейерхольд был первый Треплев – в силу его жизни и характера.

А вы тоже как режиссер учитываете жизненные обстоятельства артистов, предлагая им ту или иную роль?

Мне, например, очень важно было в «Чайке», что Андрей Казаков и Галина Тюнина снова играют брата и сестру, как и в «Трех сестрах». Там Галя играла одну из сестер, а Андрей – Прозорова. А тут она играет Аркадину, а Андрей – ее брата Сорина. Для меня в этом есть маленький мостик из той нашей жизни в эту жизнь. И что-то незримое, дорогое, может быть, очень личное в этом, конечно, присутствует.

Еще мне очень хотелось, чтобы была большая разница поколений. Чтобы молодых, несмотря на отсутствие жизненного и сценического опыта, пробовали бы играть молодые артисты. И эта разница, которая проявляется еще и в отношении разных поколений к жизни, к театру, к человеку, к себе, была бы заметна.

Молодым людям трудно играть Чехова – это требует личностного присутствия. Я в Щукинском институте очень часто вижу работы, которые не получаются. Не знаю, почему. Загадка. Чехов зыбкий очень. Есть изумительные письма Мейерхольда к нему, где он его называет мистически-поэтическим автором. Он даже артистам ничего не объяснял, с которыми встречался в работе над своими же пьесами. Говорил: там все написано, читайте.

А если бы вы с ним встретились в какой-нибудь параллельной реальности, вы бы его о чем спросили?

Слушал бы. Просто сидел с ним рядом и слушал, как человек живет. А о чем спрашивать? О чем вы написали? Он встанет, развернется и уйдет. Он так и делал. Была история: где-то они сидели с товарищами, обедали, за соседним столиком встал человек и поднял тост за выдающегося русского писателя. А писатель встал и ушел. Не о том речь, кто выдающийся, а кто нет, а о том, что беспокоит человека в жизни. Эти вопросы каждый может задать себе сам. Они не меняются. Почему большие авторы никогда не стареют? Потому что они больше, чем время их жизни.

Но как-то же надо Чехова в школе преподавать, говорить о нем.

В школе, мне кажется, это трудно, потому что ничего непонятно. Читать, наверное, надо его, даже когда не понимаешь. Его смешные ранние вещи. Только надо очень избирательно подходить к чтению Чехова.

Вы согласны, что одна из тем «Чайки» – что старшее поколение талантливо, а младшее бездарно?

Нет… Понимаете, я очень боюсь и не люблю объяснять. В меня Чехов попадает очень. Я думаю о жизни, когда читаю его или смотрю спектакль. Поэтому мне всегда мешает, когда его трактуют больше, чем следует. Меня это мучит, я хотел бы больше быть в диалоге с автором, а не с создателем спектакля.

А сами вы когда-нибудь пробовали что-нибудь писать?

Нет. Мне достаточно того, что можно почитать. Жизни не хватит прочесть то, что стоило бы прочесть. Я сейчас очень много стал читать о людях. Есть замечательные мемуары «С памятью наедине» Софьи Владимировны Гиацинтовой. Она была артисткой и режиссером во МХАТе, потом режиссером в «Ленкоме». «Миша Чехов и Женя Вахтангов» – ее друзья и коллеги. И когда она пишет обо всех этих людях, наших кумирах, давно превратившихся в памятники на постаментах, как о своих товарищах, ты вдруг понимаешь, что все это не область истории, а область живой жизни. И она постепенно костенеет, видимо, из-за людей, трактующих это все менее и менее талантливо – и все менее и менее живо из-за этого. Удивительная книга про МХАТ, про начало, про катастрофы, которые они переживали. Еще я прочитал чудесную книгу о Федерико Феллини «Я вспоминаю»,… книгу о жизни Орсона Уэллса «Знакомьтесь – Орсон Уэллс», моего любимого великого американского режиссера, не признанного своей страной и уехавшего в Европу. Мне интересно, чем люди жили, из чего они состояли, на что реагировали. И я вижу, что очень многое, что формирует человека, идет из детства, из юности. Поэтому очень важно, как учиться. Как учат, кто учит, чему учит.

Кстати, а как вы поняли, что «Мастерская Петра Фоменко» – это именно то, что вам нужно? Вы же не учились у Петра Наумовича?

Я не учился у него в ГИТИСе, но потом всю жизнь учился в театре. Все началось с совместного дипломного спектакля, который ГИТИС и Щукинское училище сделали единственный раз в истории. На пятом курсе в ГИТИСе Сергей Васильевич Женовач делал большую работу по роману Фолкнера «Шум и ярость», и не хватало артистов. Владимир Владимирович Иванов, который работал и с С.В. Женовачом, и с П.Н. Фоменко, предложил своих студентов, и шесть человек с моего курса пришли. Так мы познакомились. И это было счастье. В трудные времена для страны, когда ничего не было в магазинах, мы бесконечно купались в радости и любви. Занимались театром и очень любили друг друга, если по-простому. Ничего не нужно было больше.

Из этих шести человек только вы остались?

Да. Это ирония судьбы, но меня официально никогда не приглашали работать в театре. Меня просто позвали в следующую постановку. И Петр Наумович первые пару лет издалека поглядывал на молодого человека, который ходит рядом с его студентами.

А что за история про репетицию «Театрального романа», где вы рисковали жизнью?

Мы репетировали сцену мнимого самоубийства Максудова. И Петр Наумович предложил, чтобы мой персонаж не стрелялся бы из револьвера, как у Булгакова, а повесился бы на шнуре от лампочки. Тут же прибежали реквизиторы, притащили канат, нацепили на балку. А репетировали мы, естественно, на рухляди обычной. Стол ходуном ходил. Он попросил поставить табуретку на стол, я на нее забрался. Он говорит: «Кира, обвяжи себя как следует». Я обвязал. Все стали беспокоиться, мой товарищ Никита Тюнин побежал страховать стол. Петр Наумович поиронизировал над этим, и дальше прозвучала его знаменитая фраза: «Кирилл! Не дорожи жизнью!» Это и и шутка, и истина. Он так жил. Он так учил. Он всегда говорил, что спрашивать надо в первую очередь с себя.

Говорят, что вас часто зовут в кино, но вы все равно кино предпочитаете театр. Это правда?

Не то чтобы предпочитаю. Мне кажется, это не совсем корректный вопрос, кино и театр не стоит сравнивать. Просто театр забирает довольно много времени жизни, и это радостная жизнь. Ну и несоизмеримы задачи. В театре ты можешь встретиться с великой литературой, с великими людьми, побыть в их мире. А тот уровень литературы и драматургии, который сейчас предлагается в кино, зачастую неудовлетворителен. Вообще я очень люблю кино. Иногда там бывают замечательные встречи. Мне повезло очень в свое время.

А почему у вас такой большой разрыв между первым фильмом «Орел и решка» в 1995 году и вторым – «Брат 2» в 2000-м?

Время такое было. В 1990-е была мода на боевики. А куда мне боевики-то. А потом мы с Алешей Балабановым случайно встретились на Мосфильме. Я приходил на пробы к Косте Мурзенко, который начинал снимать свой фильм, а в это же время Леша был на студии. Он увидел фотографии, которые Костя делал, и позвал меня. Через день я пришел к нему, он меня пофотографировал – и все, мы пошли снимать кино.

А когда вас первый раз позвали что-нибудь на радио записать?

Я сам предложил. Я был довольно наглый молодой человек: нашел знакомого на радио «Эхо Москвы», Сергея Бунтмана, и спросил: можно записать у вас что-нибудь? Так я записал пять рассказов Олеши, а потом был еще большой спектакль по роману «Зависть», одна из моих любимых работ. Я люблю радио за то, что оно дает возможность прикасаться к прекрасной литературе. В кино деньги на это найти очень трудно – все боятся коммерческого провала.

Интересно, какой у вас был самый коммерчески успешный фильм?

Даже не знаю. Когда Оксана Бычкова делала «Питер FM», никто не верил, что маленький этюд про Петербург будет удачей. А в результате фильм оказался очень востребован и много раз окупил себя.

Я знаю, что недавно завершились съемки фильма «Портрет незнакомца», в котором занята вся труппа «Мастерской Петра Фоменко». Что это за история?

Снял фильм Сергей Осипьян, а сценарий он написал совместно с Александром Лунгиным. Сережа всегда хотел снять всю труппу нашего театра вместе, и возникла идея оттолкнуться от рассказов Бориса Вахтина, друга Петра Наумовича, автора «Одной абсолютно счастливой деревни». Он автор прекрасной прозы, которую мало кто знает. В результате в сценарии трудно даже угадать что-то, связанное с Вахтиным, но точка отсчета была эта. Действие происходит в 1970-е годы. Главный герой – артист, работающий на радио, его играет Юра Буторин. Мой персонаж – успешный писатель, переживающий кризис. Он не может ничего дальше писать, потому что не верит ни во что. В этом фильме действительно играет весь театр, не только артисты, но даже цеха. И это фантастика.

Текст: Полина Сурнина

Когда про кино и за жизнь постоянно говорят ею же умудренные, почтенные мэтры, это здорово - но наша молодость их опыта не знает и не всегда ему верит. Поэтому в начале нового "линолеума" "МОЛОДОЙ" решил поболтать о настоящем и будущем с молодым актером Кириллом Пироговым, которого ты наверняка помнишь по фильму "Орел и решка" Георгия Данелия. Картина про парня-нефтяника, поднявшего на уши Москву и все Заполярье, чтобы возвернуть любимую девушку. Кино здорово зацепило, потому что молодое, безбашенное и нестыдно-романтичное. А недавно ты мог увидеть его в роли Данилиного друга в "Брате-2". Гений-компьютерщик - это именно он.

- Каким будут изображать наше время в историческом кино XXI века?

- Объективности здесь не может быть, потому что каждый человек воспринимает происходящее вокруг по-своему. Главное, чтобы это было искренне: без позиции "хорошо" или "плохо". Наше время довольно сложное - все меняется, но мне в нем комфортно, у нас хорошее время.

- Кирилл, в "Брате-2" у тебя не главная роль. Почему ты согласился там сниматься?

-ЭТО БЫЛА встреча с новыми людьми и абсолютное незнание того, что из этого выйдет. В итоге я получил огромное удовлетворение от работы с настоящими профессионалами. Съемки проходили интересно, и я очень рад знакомству с Алексеем Балабановым и всей съемочной группой.

- По роли ты - крутой компьютерщик. А как отношения с компьютером в жизни?

- Они практически равны нулю. Мне очень нравится смотреть, как играют в "Стратегию", например, но сам все как-то не доберусь. Что касается Интернета, мне кажется, это здорово. Например, мне нужны были ноты, я залез в сеть и нашел их на каком-то бразильском сайте. С другой стороны, это очень опасно, так как Интернет постепенно становится "шоу-бизнесом" с лозунгом "Все на продажу!". Но с точки зрения связи между людьми это фантастическое изобретение.

- На съемках фильмов с тобой случалось что-нибудь особенное?

- Скорее после. В "Орле и решке" весь сюжет связан с пуговицей-талисманом. Так вот, после премьеры фильма в Уфе ко мне подошел молодой человек с серьезным лицом. Я подумал: "Наверное, кино не понравилось". А он оторвал пуговицу, дал ее мне и сказал: "Вот, это тебе талисман". Теперь она лежит у меня в шкафу за стеклом.

- А чем ты сейчас занимаешься?

- Репетируем новый спектакль в театре "Мастерская Петра Наумовича Фоменко", где я служу. Не так давно у меня было две киноработы: одна - в дебютном фильме Сергея Бодрова, я играю гангстера (рабочее название - "Танец живота"), роль - в сериале НТВ "Южный декамерон" у режиссера Кирилла Серебрянникова. Он совершенно не похож на обычные сериалы - это скорее десять отдельных историй о любви.

- Актерская профессия здорово эмоционально выматывает, а миллионером в ней у нас не станешь. Никогда не хотел податься в шоу-бизнес?

- Актерство не обязательно выматывает. Да, был момент, когда не было никаких денег и я думал, что надо бы найти работу на стороне, но у меня нет амбиций насчет зарабатывания больших денег.

- Кирилл, как ты думаешь, а каким будет кино будущего?

- Все, что существует, находится в развитии. Коммерческое кино постоянно усложняется, потому что в этом направлении сделано уже много и постоянно приходится что-то придумывать. Вольные словоизлияния уже никому не интересны. То же самое в авторском кино: там предъявляются очень высокие требования, и вполне возможно, что со временем произойдет соединение массового кино и авторского, появится что-то третье. Кино меняется вместе с людьми, которые его делают и смотрят. Я все-таки верю в то, что люди будут меняться в лучшую сторону и, может быть, авторское кино станет более популярным. (Я говорю об авторском кино не в смысле самовыражения, а в смысле стремления человека к красоте.) Но в ближайшем будущем коммерческий развлекательный кинематограф свои позиции не сдаст.

- До чего дойдут техника, спецэффекты?

- Может, появятся какие-то совершенно немыслимые кинотеатры с трехмерным пространством, где зритель будет практически участвовать в фильме, кино превратится в action. Хотя для меня лучше сидеть в обычном зале, смотреть на белое полотно, на котором показывают какое-нибудь удивительное кино - Феллини, например.

- Какие жанры будут процветать?

- Наверное, фантастика. Я сам люблю сказки смотреть, например "Пятый элемент".

- С чего начинается самостоятельность для молодого человека? Это первые заработанные деньги, первая любовь, уход из дома, первая пирушка с пивом?

- В бытовом смысле самостоятельным человек становится, когда делает первый самостоятельный шаг. Даже если рядом с ним мама, это уже его жизнь. Если говорить о самостоятельности в юности - это принятие первого сознательного самостоятельного решения.

- Как это было у тебя?

- Первым таким решением стало поступление в театральное училище. Мои родители хотели, чтобы я стал дипломатом. Зимой 90-го года, в середине последнего класса школы, я ходил ко всяким репетиторам, чтобы поступить в Финансовый институт или МГИМО. Но я ничего не понимал в геометрии и не хотел в ней разбираться. Мое светлое будущее, связанное с дипломатической карьерой, никак не ассоциировалось у меня с геометрией. Однажды я пришел домой и заявил родителям, что заниматься этим не буду. Родители почему-то мне ничего не сказали - очевидно, было что-то такое в том, КАК я это сказал. А потом я поступил в Щукинское училище.

- Вообще какое участие должны принимать родители в процессе выбора профессии их детьми?

- Они ничего не должны. Им просто нужно почувствовать, к чему человек тянется, и дать ему свободу действий, потому что, если это будет навязанное решение, оно потом может стать болезненным. Хотя могут быть и другие варианты: если родители с детьми в прекрасных отношениях, поддерживают друг друга, то это будет равносильно совету близкого друга.

- В нежной юности у тебя были проблемы с родителями? Какие?

- По-моему, у всех они одинаковые: у разных поколений разные ценности. Мы очень часто спорили и спорим с отцом на разные темы, могли даже очень сильно ругаться по каким-то вопросам. Я считаю, что родители не могут влиять на детей в кардинальном смысле, происходит ломка человека, которая ни родителей, ни детей ни до чего хорошего не доводит. Ребенок должен вырасти и сам понять, что бунтовать бессмысленно, а родители не должны провоцировать трагедии детей. Папа часто мог мне что-то посоветовать, но никогда ничего не решал за меня.

- Расскажи, пожалуйста, о своей семье.

- Я живу с папой, у меня есть сестра, у которой прекрасный сын. Я их очень люблю, но, к сожалению, сейчас мы реже видимся.

- Человечество знало эпохи, когда в моду входила любовь платоническая, физическая или вообще существовали запреты на любую. Какая любовь будет в моде в XXI веке?

- В отношении любви общего мнения быть не может никогда и ни у кого. Не может быть такого, чтобы любовь была такая, а потом стала другая - она всегда одна! Я не могу ее описать; многие пытаются, но ни у кого не получается. Нельзя чувство описать словами - оно внутри. Выражаться оно может как угодно - форма не есть суть. Любовь в кино может быть более чем откровенной, но она никогда не будет пошлой, если актеры будут играть именно любовь, а не себя. Проблема в том, что зачастую получается пошло, так как играется не про любовь, а про красивое тело. А бывает, сцена, где люди едут в метро или сидят в кафе и смотрят друг на друга, оказывается самой эротичной.

- Гомосексуальная любовь, унисекс - какое у них будущее?

- Я смотрел как-то французский фильм о любви между двумя замужними женщинами, там еще играет Изабель Юпер. Для меня это было откровение, потому что я на самом деле не очень представляю себе, как это может быть, хотя знаю, что такое явление реально существует. Гибельно, если из однополой любви делают манифест. Все полузапретное, провоцирующее, эпатажное привлекает внимание, потому что за этим всегда скандал. Это становится предметом обсуждения, хотя, на мой взгляд, тут нечего обсуждать. Если это есть в жизни - значит, имеет право на существование. Нужно любить того, кого любишь, и одеваться так, как удобно, хотя мне нравится смотреть на женщин, которые в красивых нарядах ходят по подиуму, в этом есть момент творчества.

- В фильме "Орел и решка" Олег Чагин пытается снова добиться любви девушки, которая от него ушла. Как думаешь - стоит это делать?

- Конечно, стоит, если все происходит искренне, но и тогда ни в коем случае не надо навязываться. Если суждено, чтобы люди были вместе, они будут. Все зависит от человека: романтик он или прагматик, хотя романтиком может быть каждый. Со мной тоже такое было, проводил всю ночь возле дома любимой девушки. В тот момент я был абсолютно счастлив.

Автор: Надежда Сикорская, Москва-Женева, 19. 09. 2017.

Интервью с одним из популярнейших артистов российского театра и кино мы завершаем серию публикаций, посвященных предстоящим гастролям в Женеве московского театра "Мастерская Петра Фоменко". Ждем вас на спектакле "Сон в летнюю ночь"!

L’interview avec un des plus populaires acteur du théâtre et du cinema russe conclue une série de publications dédié à la venue du Théâtre de Piotr Fomenko à Genève en décembre. Rendez-vous au “Songe d’une nuit d’été”!

Кирилл Альфредович родился в Тегеране. В детстве занимался в театральной студии под руководством С. Казарновского, окончил музыкальную школу. Окончил театральное училище (теперь - институт) имени Б. Щукина, курс В. В. Иванова, в 1994 году, но уже годом ранее сыграл роль Квентина в спектакле Мастерской Петра Фоменко «Шум и ярость» У. Фолкнера (реж. С. Женовач). Первый артист Мастерской, вошедший в труппу «со стороны», не учившийся на курсе П. Н. Фоменко в ГИТИСе. Перечень наград Кирилла занял был слишком много места, поэтому назовем лишь основные. Премия «Ника-95» за лучший кинодебют (за фильм «Орел и решка», 1995), театральная премия «Чайка» в номинации «Синхронное плавание» — за актерский ансамбль спектакля «Три сестры» (2004), премия «Молодёжный Триумф» (2004), премия «Чайка» в номинации «Главный герой» — за роль Беранже в спектакле «Носорог» (2006), премия фестиваля «Золотой Витязь» в номинации «Театр — Большая форма» «Лучшая мужская роль» за работу в спектакле «Носорог» (2008), лауреат премии им. К. С. Станиславского в номинации «Мастерство актёра» («Лучшая мужская роль», 2009), премия «Хрустальная Турандот» за «Лучшую мужскую роль», а также как автору спектакля «Театральный роман» (2012).

Заслуженный артист России, Кирилл Пирогов еще и композитор, он написал музыку к четырем фильмам и был номинирован, как лучший композитор, за музыку к фильму «Питер FM» на Российскую национальную кинопремию «Золотой орёл-2006», национальную премию Российских кинокритиков «Белый слон-2007» и кинопремию «Ника-2007».

Кирилл, известно, что нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Но все же сыгранная Вами роль в «Сне в летнюю ночь», роль починщика мехов Фрэнсиса Дудки, преображающегося по ходу дела еще и в Фисбу в сарафанчике, - это уж совсем Вам не свойственно. Почему так вышло, тем более что, как мне известно, сначала Вы должны были играть Тезея и Оберона?

Действительно, там были большие пертурбации. Я, правда, и Тезея начинал репетировать, и Робина, но в итоге решили так, как решили, чтобы шестерка ремесленников была приблизительно одной весовой категории: «старики», прожженные друг другом люди. С Андрюшей Казаковым, например, мы всю жизнь вместе играем, и на гастролях раньше мы всегда в одной комнате жили, так что наша пара – многолетняя.

Вам было весело?

В каком-то смысле, да. Но было трудно: сегодняшним артистам работать с Шекспиром непросто, он требует и определенной техники, и владения телом, и какого-то общего сговора. Были сложности с поиском общего языка. А то, что в итоге эти поисков получилось, судить публике.

Публика в восторге!

Говорят, что для артиста это самое главное.

Выход на сцену в женском платье – это была для Вас премьера?

Нет, такое случилось еще в театральной студии, и тоже в Шекспире – в 16 лет я играл Кормилицу в «Ромео и Джульетте». Мои ощущения по поводу «смены пола» трудно сформулировать, ведь мы делаем игру в игре.

Давайте поговорим о музыке в этом спектакле, музыке, которая играет свою особую роль и в подборе которой Вы очень активно участвовали.

Участвовал, но то, что звучит в спектакле, - результат коллективных поисков и раздумий: и Иван Поповски вносил свои предложения, и другие артисты. Так получилось, что в итоге в спектакль попала музыка приблизительно одного временного среза: конец 19 – начало 20 веков. Почему? Я не знаю, но нам показалось, что это, с одной стороны, сродни пьесе, а с другой контрапунктно, потому что речь идет о взрыве новой композиторской мысли – и Равель, и Сен-Санс, и Дебюсси, и Стравинский вослед. Объединяющее начало есть в названиях произведений и в том, что она вся как-то связана с дохристианской, языческой природой: там ведь звучит и флейта Пана из «Сиринкса» Дебюсси, и «Весна священная» Стравинского, и фрагменты из «Дафниса и Хлои» Равеля. Есть явная связь с землей, со стихией, свойственная и Шекспиру. Вот так одно за другим, ниточка и потянулась…

Вы много спорили о выборе?

Конечно! В нашем театре вообще много спорят, особенно в нашей компании. Но то, что приживалось, то оставалось. И если сначала сделать фоном ко сну Титании «Колыбельную» из «Весны священной» показалось странным, то потом это приобрело смысл. А флейта Пана стала темой Робина, ведь он тоже в какой-то мере дух, да еще и одинокий, как и флейта. Очень долго не могли найти музыку для начала, а потом вдруг – замечательная «Полька» Стравинского.

Насколько трудно играть спектакль в спектакле? Некоторые мои знакомые говорили, что сначала это напоминает капустник, а потом проникаешься.

Это и есть отчасти капустник, все зависит от того, как его играть. По сути это – простодушно рассказанная грустная история любви, а потому должно быть не только смешно, но и, по-хорошему, пронзительно. Стоит ли склоняться в сторону трагизма, не знаю, в спектакле такая задача на ставилась. Замечу также, что перевод пьесы Осии Сороки – новейший по времени, он пытался сохранить звучание Шекспира, который в оригинале гораздо грубее, чем в наших академических переводах с их возвышенным стилем. Мы даже его немного отредактировали, поскольку он внес такую авторскую вещь - разворачивал ремесленников немного в сторону скоморохов, а ведь это все же англичане.

Была ли реакция публики такой, как Вы ожидали?

Нет. Честно говоря, мы шли на премьеру готовыми к провалу. Подобного успеха у публики не ожидал никто. Я не знаю, хорошо это или плохо в наше время, но для театра точно хорошо!

«Когда все плохо – это повод для работы»

– Вы себя уже чувствуете опытным артистом? Вы же больше 15 лет в профессии.

– Я не знаю, что такое опытный артист. Что подразумевается – количество выходов на сцену? или количество часов репетиций? или жизненный опыт? С точки зрения времени, наверное, какой-то опыт у меня уже есть. А с точки зрения всего остального – не известно. Когда у нас репетировала Людмила Васильевна Максакова, которая в нашем театре играет спектакль Петра Наумовича «Как жаль…», по Маркесу, – у нее был какой-то промежуточный период работы, во время которого она – с ее опытом и жизненным, и театральным – очень волновалась. И она сказала замечательную фразу: «В нашей профессии нет былых заслуг». Это абсолютно справедливо для всех артистов всегда. Тем более в наше время, потому что сейчас легко успокоиться: есть работа, и уже хорошо, можно на этом успокоиться. А успокаиваться нельзя.

– Когда у вас пауза в работе, вы легко к этому относитесь?

– По разному. Пауза паузе рознь. Бывает, что отпуск в театре – это единственное время, когда можно поделать что-то на стороне, и тогда я в отпуск работаю на вылазках. А когда есть такая пауза, когда можно совсем не работать и куда-то уехать, то я уезжаю и просто выдыхаю. И надо это делать, и надо уметь это делать: это опять же связано с работой. Нужно по возможности восстанавливаться: у нас тяжело проходит сезон с точки зрения занятости, и это требует умения расслабляться. Я не могу сказать, что я умею. Но надо бы уметь. Опять же в связи с тем, что в измочаленном виде работать хуже. Хотя… кто же знает, из какого сора…

– Есть люди, настолько авторитетные для вас в театре, что, если они скажут, что у вас ничего не получается, вы уйдете из работы?

– Нет, такого у нас не бывает. У нас регулярно бывает, что все плохо, все не туда и все не так, но смысл как раз в том, чтобы продраться. То, что все плохо, это повод для работы, а не повод для отказа от работы. Из этого, собственно, и состоит работа, – из преодоления. Представьте себе, мы берем какую-то пьесу, с автором которой мы не может поговорить, – пьесу Пушкина, Толстого или Чехова. И то, что не получается, – не просто естественно, а по-другому быть не может! Наоборот, если сразу что-то получается, значит, тут что-то не то. Просто потому что до этих авторов дотянуться трудно – это всем известно. Вся работа и заключается в том, чтобы, бродя в потемках, пытаться обрести что-то, наткнуться, нащупать что-то, о чем никогда не будешь знать при первой встрече с автором и произведением. Я имею в виду классических авторов, больших, которые значительно больше в своих мыслях и вопросах, чем любой современный писатель и актер, даже самый умный.

– Когда вы репетируете, вы что-то дополнительно читаете про автора и пьесу?

– Конечно. Любой бы читал. Потому что вопрос на самом деле заключается в том, что первично: твое личное участие в спектаклях или сам спектакль. В хорошем театре принято считать, что первичен не артист, а автор и спектакль в целом. А твое место и звучание той партии, которую ты играешь, зависят от автора и от спектакля, и чем точнее оно определено, тем лучше.

– Вы говорите удивительные вещи, про которые мы все читали, но мало кто из артистов так себя ведет на самом деле, чтобы на первом месте – спектакль, а не свое в нем участие…

– Я не думаю, что всегда виноваты артисты, ведь все зависит от того, где люди работают и каким образом складывается их судьба. Хотя бывает по-разному, и от актеров зависит много. Еще зависит от компании, то есть от интереса друг к другу. Когда это получается – это счастье. Но это редко.

– На «Питере FM» была компания?

– Да, там же одиннадцать дебютов, и вместе было очень хорошо. Хотя там был сложный период монтажа – не получалось сначала, и продюсер Игорь Толстунов сделал большое дело, как мне кажется: он заставлял все переделывать. А когда полгода переделываешь и ничего не получается, это была мука для режиссера. Но тем не менее благодаря его давлению, его придиркам, его неудовлетворенности во многом состоялся фильм. Но так часто бывает: с одной стороны, нужна компания, в которой все друг друга поддерживают, а с другой стороны, нужно это постоянное внешнее давление, которое никто не любит, но которое в результате делает кино лучше.

– Раз заговорили про кино, спрошу – пишете ли вы еще музыку?

– Нет, это же все было случайно с «Питером FM». Мы просто попробовали, и вроде бы получилось. Чему я очень рад. Но постоянно я не сочиняю музыку. Это же не моя профессия. Просто мне было интересно поработать над музыкой к фильму.

– Вы из тех артистов, которые предлагают себя, или из тех, кто ждет, пока предложат роль?

– У меня нет сильного желания сыграть какую-то определенную роль в театре или в кино, чтобы я этой роли рьяно добивался. Жизнь как-то сама предлагает… А мечтать о чем-то не получается, потому что работы много. И можно мечтать только о том, чтобы сделать ее хорошо.

– Вы волнуетесь, что люди не придут к вам на спектакли?

– Нет, страха нет, что не придут. Даже не знаю, что еще добавить. Нет страха. Просто бывает так, что спектакль средне идет первый сезон, а потом люди приходят, и просто надо этот первый год перетерпеть, а бывает, наоборот. По-всякому бывает.

– А какая-то закономерность в этом есть?

– Может быть, да, и очень простая. Люди приходят, когда им что-то может быть интересно, задевает их или дает чувство причастности к чему-то: к теме ли спектакля, к постановке, к артистам, и если есть живое в этом, то люди отзываются. Это понятие, конечно, очень растяжимо, потому что живое бывает разное.

– Вы производите впечатление очень гармоничного человека – а бывает, что вы теряете над собой контроль?

– Все бывает. Это же я только впечатление такое произвожу. Но когда я срываюсь, я потом долго об этом жалею – это все совершенно не нужно – показывать свою слабину.

– Вы собой довольны в профессии?

– А вот вы в жизни довольны собой? Мне кажется, это вопрос, на который нельзя ответить. В «Трех сестрах» у Чехова есть персонаж, Кулыгин, который все время говорит: «Я доволен, я доволен, я доволен». Можно много говорить, что я доволен, но это все будет неправда. А вообще это вопрос нерабочих людей. У человека, который занят, нет времени на такое осмысливание. Про кино можно быстро понять, получилось или нет, и пойти дальше, потому что сокрушаться по поводу того, что не получилось, совершенно бессмысленно: ничего же не поправишь. Ты работал честно и сделал максимум того, что мог, а уж что вышло, то вышло. Это может быть ужасно, но большего ты не мог сделать. А про театр это вообще вопрос бессмысленный, потому что каждый раз все заново.

– Когда вы учились, вы мечтали о популярности?

– Чтобы не лукавить, я скажу, что, наверное, как любой молодой человек, я мечтал о кино и о популярности. Но если остаться на этом ощущении, то можно уйти совсем в другую от профессии сторону. А когда начинаешь читать воспоминания удивительных людей, артистов прошлого, и все они в один голос говорят одно и то же о том, что это мало что значит, что «быть знаменитым некрасиво», то начинаешь уже проще к известности относиться. Это часть публичной профессии, и хорошо. Пусть будет.

ПОДДЕРЖАТЬ «ТЕАТРАЛ» -->

Читайте также: