Именины салата тавара мати

Коро-коро Сделано в Хиппонии

1) Душа, сердце, чувство, мысль, воля, память.

2) Суть, сущность, смысл, разгадка, ответ.

От звукоподражания коро-коро — кубарем, кувырком. «Коро-коро кавару» (идиома) — меняться, как флюгер на ветру.

Из японско-русского словаря изд-ва «Кэнкюся» под ред. Т. Фудзинума, Токио, 2000

Другой мир ждал нас в конце пути,

И мы все еще верим в то, что он есть…

Вот только нам его не найти —

Мы слишком долго пробыли здесь.

Девять лет своей жизни я работал японским агентом.

Всего нас было двенадцать. Как апостолов. Одиннадцать японцев плюс один русский я.

Ниигата — порт довольно крупный, в него заходят суда почти со всего мира. Из России везут алюминий и лес, а туда увозят, в основном, подержанные автомобили. Из Арабских Эмиратов — нефть и сжиженный газ. Из Китая, Индии, Бирмы — все тот же лес, щепу, цемент, а также соевые-зерновые и прочие элементы народной японской кухни.

Бирма, правда, нынче зовется «Мьянма», но об этом ниже.

Судовой агент — это человек, который отвечает за три вещи. Во-первых, за само судно. Чтобы оно в полной исправности в порт вошло и такое же оттуда вышло. Для этого существует огромный свод технических требований. Если судно начнет разваливаться в самом порту или при выходе, мало не покажется никому: тут тебе и страховки, и неустойки, и прочая ерунда — кто же захочет с этим связываться? Там же миллионы закручены! Не говоря уж об элементарной безопасности на воде.

Во-вторых, агент отвечает за груз. И здесь еще один черт ногу сломит. Весь этот экспорт-импорт, коносаменты, упаковочные листы, растаможка, опять же страховка и прочая дребедень… Шестнадцать огромных отделов у нас одними только грузами занимались, не считая контейнерного терминала.

И в-третьих, агент отвечает за команду — самый непредсказуемый фактор в ежедневной портовой бодяге. Из-за чего меня, собственно, туда и наняли.

Ну потому что представьте: приходят суда из Бирмы, с Филиппин, из России, из Эмиратов, из китаев с Кореями. И все эти морячки, сбрендившие от недельной болтанки в железной консерве посреди океана, от баланды своей национальной, от тоски по дому, от тайного гомосексуализма и черт знает чего еще, — все эти два десятка измотанных мужиков достигают твердой земли. Им абсолютно по барабану, что это за земля — японская, филиппинская или Уагадугу. Им хочется одного: немедленно встать на эту твердую землю — и нажраться, чтобы опять качало, ибо таково их естественное состояние.

И здесь я хочу сказать вот о чем.

Одна из самых горьких ироний моей судьбы — в выборе языка. В последнем классе английской спецшколы на Сахалине я долго колебался, на какой еще иностранный поступать. То ли на испанский — в Одессу к отцу, у них там сильная кафедра была, — то ли все-таки во Владивосток на японский. С одной стороны, я был насквозь «прояпоненный»: все сахалинское детство прошло на самурайских мультиках и фантиках от жвачки с непонятными тараканами. С другой стороны — я боготворил Гарсиа Лорку с Сервантесом, корриду, Кармен, фламенки-фанданги и прочие испанские страсти. В общем, мотало меня будь здоров.

Решил все момент весьма прозаический: во Владике была военная кафедра. То есть пойди я на испанский — меня уже со второго курса забрили бы в армию. Поскольку, что ни говори, с Испанией мы друзья, а вот с Японией у нас мирного договора до сих пор нет. Стало быть, это «страна предполагаемого противника». А посему в понедельник нам преподавали иероглифы, во вторник — хайку с икэбанами, а в среду мы учили, как взять за шкварник японского солдата, попавшего в плен, и вытрясти из него Главную Самурайскую Тайну: «А ну, гад, признавайся, из какого полка! А также сколько у вас там гаубиц, минометов и бактериологического оружия?» Или, скажем, как сочинять листовки: «Японские солдаты, сдавайтесь в плен, у нас тут лучше, не пожалеете!» То есть врага еще надо было в этом убедить, что само по себе задачка не для слабонервных. Наша мужественная профессия называлась «спецпропаганда», и в случае войны мы автоматически подчинялись Политическому Отделу. А это, сами понимаете, не мелочь по карманам тырить.

Так вот, друзья мои, язык японского допроса — это совсем не то, чем люди между собой разговаривают. Это вообще не разговорный язык. Это сплошные тычки, понукания и приказы, сокращенные до короткого гавканья. «Тэмээ!! Коноярро!!» и прочие междометия, от которых уши в трубочку сворачиваются. Язык наезда, попросту говоря.

И вот мы все это тявканье зубрили, допросы учебные проводили, листовки писали, радиопрограммы составляли. А я думал: «Господи! Двадцатый век кончается! Где, когда, за каким лешим мне пригодится весь этот бред?»

И как вы думаете, где он мне пригодился? Правильно, в японском порту. А точнее — в японской полиции, которая постоянно арестовывала и сажала в кутузку безбашенных русских морячков. За мелкие кражи, пьяные дебоши и хулиганство.

Ну вот представьте: просыпается наш Вася в полиции. И даже не помнит, что ночью перебил окна и вытоптал весь огород какой-то японской бабульке, живущей в припортовом квартальчике. Полицейский ему: «Какого рожна ты это делал?» А он — уже мне, переводчику: «Дык а чё они, с-суки, так богато живут? Ну скажи ведь, братан! Ну зажрались же гады!» А у бабульки, заметим, кроме этого огородика больше и нет ни хрена, она всю жизнь за него выплачивала, а старик ее умер, и доживает она свой век на одинокую пенсию в три несчастные иены.

И тут я прихожу к нему в КПЗ. А он вообще ни черта не соображает: что происходит, где он, как сюда попал… А тут еще самурай в военной форме приперся и гавкает не по-нашему…

Это великая песня, друзья мои. «Интернационал» отдыхает. На подобном «допросе» хочется встать по стойке смирно и молча сглатывать слезы. Слезы боли, ярости и стыда за нашу неистребимую Советскую Родину в одном флаконе. Помните, у Михалкова такая поэма была — про пионера Мишу Королькова, который попал в плен к японцам и не выдал Военной Тайны? «Весь как сморщенная слива и на все на свете зол, сам полковник Мурасива составляет протокол…» Так вот я вас уверяю: сам Миша Корольков плюнул бы этому морячку в его пьяную рожу и утопил в бухте Золотой Рог, спасая страну от позора. Ибо морячок этот наложил в штаны, и в извилине его билась одна только мысль: «Ой, братан, чё хошь скажу, только забери меня отсюда!»

А мне его — вот такого — переводить. И с японской «кичи» вытаскивать, да как можно скорее. Потому что судно завтра во Владивосток уходит, и если он тут застрянет, его придется обратно на самолете отправлять. А это — непредвиденные расходы, очередные документы, включая новый shore-pass для его схода на берег, а также объяснения с Иммиграцией, Губернаторством, Мэрией, местной Службой безопасности — в общем, тотальный геморрой для всего огромного порта…

Или, скажем, как-то утром вызывают меня в полицию. Дескать, взяли троицу русских, нужен ваш переводчик. Приезжаю — сидят. Помятые, морды в синяках. Может, друг друга мочалили, а может, полиция приложилась дубинками. Не важно — да и не жалко уже как-то, честное слово.

Что случилось, спрашиваю. Оказывается, в два часа ночи эти трое придурков проникли в зал ожидания морвокзала. Вообще-то зал ожидания открыт круглосуточно. Чтобы иногородние пассажиры, приехав на поезде вечером, могли дождаться утреннего парохода. Вот тебе кофе, пожалуйста, вот телевизор. Холодно — обогреватель включи… Ага, раскинул тут мозгами сметливый русский морячок — и давай действовать. Обогреватель, который на нашем керосине не работает, — в мешок (здоровые такие мешки для мусора с собой прихватили). Телевизор, который на наших волнах не показывает, — в мешок. Сто двадцать восемь банок кофе — чуть не консервным ножом автомат этот бедный вскрывали — туда же. Да всю эту добычу на родное судно и понесли. Ночью. Втроем. Навьючив аж два велосипеда.

Вообще-то я довольно внимательная к своим увлечениям. Но тут - чуть не опростоволосилась.
Уже много лет являюсь поклонницей японской поэтессы Тавара Мати - с тех самых пор, как прочла ее танка в переводе Дмитрия Коваленина, вот здесь: http://www.susi.ru/salat2.html. Это, знаете ли, такие короткие зарисовки, хотя чего я буду вам рассказывать о том, что такое танка? Но тут немного другое. Тавара Мати наша современница, а японская поэтическая традиция - это некая данность, из которой она исходит, но в рамках которой она пишет то, что ее волнует сейчас. И без стилизаций под Басе и японское средневековье.
Например, вот так:

"Хочу наедаться и не толстеть!" -
Кричит мне реклама. Я тоже
Хочу быть любимой и не любить
За это

"Выходи за меня. "
После двух банок пива -
Ты уверен, что вправду хочешь
сказать мне такое?

Переливаются,
будто девичьими ноготками утыканные, -
Окуни в рыбной лавке.


А дело в том, что оказывается уже вышла книга, несколько дней назад купила в Библиоглобусе. Нашла случайно, покупала курс арабского для приятеля, и среди восточных языков обнаружила: Тавара Мати "Именины салата" в переводе Дмитрия Коваленина. Чего ее туда засунули. Видимо дело в том, что книга на двух языках, параллельно японские иероглифы и по-русски. Тоже прикольно все это выглядит. Конечно, зная, что книгу перевел Коваленин, я думаю Тавара Мати - женский поэтический аналог Харуки Мураками. Очень всем рекомендую.

Войти

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

• Свежие записи
• Архив
• Друзья
• Личная информация
• Memories

Тавара Мати. Стихи из книги "Шоколадная революция"

Оригинал взят у futabacho
---------------------------
俵万智 チョコレート革命より
Тавара Мати. Стихи из книги "Шоколадная революция"
Перевод Юлии Минаковой

***
Банку клубничного джема
В "Мэйдзия" тогда вместе купили.
Сегодня соскребаю
Остатки со стенок.

***
Упасть на крыше вдвоём.
И так лежать,
Держась за руки,
Как два обессиленных листочка.

***
Растаяла шоколадкой
В душной, как баня
Маленькой комнатке,
Прикоснувшись к тебе.

***
Картина Шагала
"Зелёные любовники".
Очень похоже
На посмертную фотографию.

***
Водитель такси
Болтает себе и болтает.
Вылезаю, запомнив
Название места:
"Логово оборотня".

***
Жадно прильнув
Огромным,
Как цветок раффлезии, ухом,
Слушаю твои оправдания
Во сне.

***
В июле захотелось
Попробовать, как это бывает:
Не кидаться на шею
При каждой встрече,
Потому что вместе живём.

***
Смерть прячется
Посреди повседневных предметов.
На полке супермаркета
Конверты для похорон.

***
Если день начался с объятий,
С огромным трудом
Его переплываешь,
Словно море.

***
"Несколько точек допустимы,
Линии запрещены."
Школьное правило
О белых носках.

***
Точно мальчишки,
Покупающие жвачку
В киоске после школы.
Работники офисов
Покупают лотерейные билеты.

***
После землетрясения
Факс от друга:
"Мне повезло".
Он остался без дома.

***
Виделись вчера.
Но ты сказал:
"Давно не виделись."
Правда, давно.

***
Он моложе меня,
А назвал "малышкой".
Счастье разлилось в сердце
Как тёплое молоко.

***
Задумалась о будущем.
Какое оно?
Разрубив красный перец
На две половины.

***
Пусть любовь будет простой
Как придорожная трава!
Пьём холодное пиво
На модной веранде
Посреди искусственного газона.

***
Шум дождя
И грохот волн
Слились воедино.
Мы вместе, в гостинице
На полуострове Идзу.

***
Поцелуй слишком нежен.
И я понимаю,
Что только что
Ты соврал.

***
Беру твою
Недокуренную сигарету,
В отчаянии
Подношу к ней огонь,
Девочка со шведскими спичками.

***
Как всегда, потянулась утром
Поджарить два тоста.
Но вдруг доходит, что отныне
Хватит и одного.

***
Привычка покупать цветы
Сходит на нет понемногу.
И начинаешь
Выращивать цветы,
Когда остаёшься одна.

***
Простудилась,
Но вышла на работу.
Как мне не хватает
Маминого строгого голоса:
«Надо лечиться!»

***
Всю квартиру пропитал
Аппетитный запах
Мяса с картошкой,
Как будто
Я к ужину жду кого-то.

***
Облитые солнцем,
Бредём с тобой к станции.
Слишком близкие только что
Начинаем отдаляться.

***
Захотелось болтать с тобой
О всяких пустяках.
Увидела в газете заметку
«Что приготовить на ужин».

***
«Ну успокойся!»
Но я вдруг понимаю,
Что плачу не для тебя,
А для себя самой.

***
Мы прочно зависли
В зыбком тумане
Между «да» и «нет».

***
Вот квартира,
Куда он больше не придёт.
Молоко, не скисай!
Лук, не сгниваЙ!
Поддержите меня.

***
Вывожу твоё имя на конверте.
Медленно, словно свершаю
Старинный обряд
«Моленье о дожде».

***
Надела яркую кофточку
Цвета бугенвиллии.
Хочу, чтобы обнял меня
Как пышный летний букет.

***
Ты возвращаешься
В строгие рамки системы
Под названьем «семья».
Оставив мне
Только запах одеколона.

***
«Не бросай меня!»
Кричат
Ярко-розовые буквы.
Пачка салфеток валяется
На обочине дороги.

***
Поливать цветущие ландыши
На своём окне –
Выращивать неприкрытое,
Неказистое одиночество.

***
«Конечно, Любовь победит!» -
Поёт паренёк в караокэ.
Но что же будет,
Если сразятся Любовь
И ещё одна Любовь?

***
В ответ на твои
Разумнейшие речи,
Поднимаю горько-сладкое знамя
Шоколадной революции.

***
За мной увязалась пчела,
Кружится, не отстаёт.
Неужели во мне
Ещё осталось что-то
Сладкое как мёд?

***
От двадцати
До двадцати двух градусов –
Закрытая коробка
С четырьмя временами года,
Моя комната.

***
Воображаю твои беседы с женой,
Посвящённые исключительно
Проблемам вашей
Хомячихи Лолиты.

***
Ничего не случилось,
Просто хотела рассказать,
О том, что было сегодня.
В конце дня
Твой мобильный не отвечает.

***
Услышала, как твоя жена
Бодро режет
Овощи на ужин.
Тёмным вечером
Уныло плетусь по мосту.

***
Сегодня не хватило
Банки пива, чтобы опьянеть.
Одной - мне плохо.
Вдвоём - очень плохо.

***
Сняв модные серьги,
Которые больше, чем сами уши,
«Измена – особое искусство!» -
Изрекает подруга.

***
Любовь, о которой
Никто никогда не должен узнать.
Любовь, о которой хочется,
Чтобы хоть кто-нибудь
Немножко узнал.

Мати Тавара

В настоящем издании "Именины салата" публикуются параллельно на японском и русском языках в переводе Дмитрия Коваленина - энтузиаста-переводчика и культуртрегера японской словесности, в свое время впервые познакомившего русского читателя с творчеством Харуки Мураками.

Лучшая рецензия на книгу

Вот так вот случайно возьмёшь книгу с полки с поэзией, а там через строку про тебя самого написано. Чудеса. Или фатум?

Именины салата — Мати Тавара
Перевод: Дмитрий Коваленин

ISBN: 5-902-945-06-2, 5-98063-005-9

Год издания: 2006

Переводчик Дмитрий Коваленин.
Формат 61x43/8 (120x182 мм)
Тираж 2000 экз.
Мягкая обложка, 218 стр.

Подробнее о книге

• Рецензии 5
• О книге
• Цитаты 8
• Подборки 13
• Книгообмен -/1
• Читатели 35

Напишите рецензию!

7 февраля 2012 г. 14:07

Потрясающе лёгкая, нежная поэзия. Проскальзывающая в строках современность, которая часто притупляет воздушный эффект поэзии на читателя (имхо), у Мати Тавари лишь добавляет ещё пару штрихов к воображаемой картинке. И если старинная японская поэзия изобилует символами, не всегда близкими европейцу, то "Именины салата" понятны даже на уровне интуиции. Читается залпом, взахлёб. И также перечитывается. Уже не в первый раз.

7 октября 2011 г. 23:11

Рыбацкая шхуна в кадре Причалила: спускаешь затвор. Вот это люблю - твоих глаз мимолетное выражение

Прекрасная поэтичность повседневности под мягкой белой обложкой, доказательство того, что какой-то дюжиной слов можно передать всю полноту момента: шёпот трав и вод чужой страны, тоску по родительскому дому, гомон школьников, облачко пара над миской супа, ползущие по песку пляжа тени, ожидание любви, звуки музыки, красоту случайного жеста. Вся жизнь — автора? героини? - как на ладони. Чем-то похоже на мою любимую «Амриту» - неспешностью, незлобивостью, милой мне значимостью мелочей.

-Метки

-Музыка

-Подписка по e-mail

-Поиск по дневнику

-Интересы

-Постоянные читатели

-Сообщества

-Статистика

Литературная страничка. Именины салата

Ни единой любви удержать не способная -
цветную капусту
лениво жую.

Левой рукою пальцы мои
исследуешь один за другим.
Может быть, в этом - любовь?

Полдень, поданный нам
на блюде бейсбольной площадки, -
прямо в это цветущее поле.

Блаженство -
будто днем в 4 часа
сочиняя на ужин меню
у бескрайних прилавков.

Всякий раз, как мимо иду:
"Только сегодня!" -
Блузка красная на распродаже.

От толкотни в электричке укрытая -
Чуть заметный пушок на лице твоем
близко-близко разглядываю.

Выходной на острове Эно:
у тебя свое будущее,
у меня - свое.
Нет нужды в фотографиях.

На кончиках пальцев,
устрицу для меня раскрывших, -
Крови полоской
как тонко любовь проступает!

Клятвам не верящий -
Замков не строишь ты там,
куда волна не дотянется.

Только ты не забудь если сможешь
как вдвоем хоронили в песке
Самолетик тот с крылом покалеченным

Лишь обо мне и думающего
мужчины никчемность
изведав -
Желаю тебе того жe.

Вверх - и вниз.
Миг удачи, когда,
разъезжаясь на эскалаторах, -
мы смогли пересечься.

Свои субботы ты проводишь сам.
С видом, что мне плевать -
и я провожу свои.

Маэда, Исии.
Иногда он меняет свои имена -
Друг мой,
пришелец с другой планеты.

От всего увиденного
контактные линзы свои
протираю старательно

Начинаюсь - из пены
Зубной пасты "Etiquette Lion"
Перед тем как позвонить и разбудить тебя

На пальцах уставших от мела
мыслей о тебе
случайные капельки

"Напрасный труд"
составляющие в итоге -
Иероглифы "ученик" и "работа".

Вдруг подумав о ночи,
когда матери зачинали этих детей, -
продолжаю роль надзирателя.

Всю Меня Надзирающую
на экзамене по математике
прочитавшая долгим взглядом
девчонка

"В мужья возьми хорошего парня!"
говорит этот парень, целуя -
и не берет меня в жены

"На!" - протягиваешь колечко.
"Угу!" - отзываясь, беру его
как конфету.

Воспоминания -
как винегрет:
"Хранить в замороженном виде".

За столом в аромате кофейном -
эта чертова жизнь, где помимо любви
больше нет ничего.

Запах Солнца - в сложенных полотенцах:
Когда-то взойдет оно днем
и моего материнства.

Дососав леденец,
на исходе весны - выкидываю
Майку, в которой мне 22.

Дни когда усомнились друг в друге
Дочь своей матери
Мать своей дочери

Нагишом из майки выскальзываю.
Пристальный
мамин взгляд пробегает по мне.

Пряные суси готовя с мамой
терпкость Периодов
в лете - и в женщине
раскусила зернышком конопли.

Безответной
хочу быть любима любовью:
На бегу, на бегу -
июнь, сандалеты, гортензии.

Щели глаз белой кошки
встречают меня в подворотне:
Щели времени
в закоулках старого города.

Вот на этом простимся. Вечер
единственного вопроса -
и единственного ответа.

Опции темы

• Версия для печати

Haiku-Хайку

Haiku Daily: Тавара Мати. Именины салата.

СВЕЖЕСОРВАННОЕ ТАНКА ТАВАРА МАТИ

. 26 лет, школьная учительница. Первая в ее жизни книга, сборник стихов, первым же тиражом расходится за полтора месяца. К 1991 году в одной только Японии было распродано уже около четырех миллионов экземпляров.

"Объедение!"
воскликнул ты, и отныне
шестое июля -- День рожденья салата.

Так написалось человеку однажды утром, и вряд ли он мог даже подумать в ту минуту, какой взрыв критики это вызовет через полгода со стороны блюстителей национальной культуры. "Опошление классических канонов, низведение древних традиций до уровня обывателя -- да просто литературное хулиганство. "
Весь сборник "Именины Салата" ("Сарада Кинэнби", издательство "Коданся", Токио, 1987) -- 434 коротких стихотворения -- был написал в жанре пятистишия танка.
"Древней классической формой -- о консервированном горошке?!"

http://all-japan.livejournal.com/12867.html

Хайку пишут только в настоящем времени: автор записывает свои непосредственные впечатления от только что увиденного или услышанного.
Искусство написания хайку — это умение в трех строках описать момент. В маленьком стихотворении каждое слово, каждый образ на счету, они приобретают особую весомость, значимость. Сказать много, используя лишь немного слов, — главный принцип хайку.
В сборниках хайку каждое стихотворение часто печатается на отдельной странице. Это делается для того, чтобы читатель мог вдумчиво, не торопясь, проникнуться атмосферой стихотворения.

Люди! Попробуем записывать свои состояния-впечатления-размышления-чувства-эмоции-мысли-настроения?

Это СВЕЖЕСОРВАННОЕ ТАНКА ТАВАРА МАТИ
Круглое и тучное
оседает все ниже солнце
веса своего не выдерживая.

Под небом оранжевым Кудзюкури
льну к тебе
в монохроме.

В ласковом рокоте волн
набегающих - и уходящих
когда угодно можешь сказать мне
Прощай
Молча,
глаза - в глаза.
Каплею в море скатилась
звездочка фейерверка.

О, твое милое замешательство
в поисках нужного слова,
чтоб разорвать тишину.

Левой рукою пальцы мои
исследуешь один за другим.
Может быть, в этом - любовь?

Последний раз редактировалось koan; 22.03.2013 в 14:44 .

Коро-коро Сделано в Хиппонии

1) Душа, сердце, чувство, мысль, воля, память.

2) Суть, сущность, смысл, разгадка, ответ.

От звукоподражания коро-коро — кубарем, кувырком. «Коро-коро кавару» (идиома) — меняться, как флюгер на ветру.

Из японско-русского словаря изд-ва «Кэнкюся» под ред. Т. Фудзинума, Токио, 2000

Другой мир ждал нас в конце пути,

И мы все еще верим в то, что он есть…

Вот только нам его не найти —

Мы слишком долго пробыли здесь.

Девять лет своей жизни я работал японским агентом.

Всего нас было двенадцать. Как апостолов. Одиннадцать японцев плюс один русский я.

Ниигата — порт довольно крупный, в него заходят суда почти со всего мира. Из России везут алюминий и лес, а туда увозят, в основном, подержанные автомобили. Из Арабских Эмиратов — нефть и сжиженный газ. Из Китая, Индии, Бирмы — все тот же лес, щепу, цемент, а также соевые-зерновые и прочие элементы народной японской кухни.

Бирма, правда, нынче зовется «Мьянма», но об этом ниже.

Судовой агент — это человек, который отвечает за три вещи. Во-первых, за само судно. Чтобы оно в полной исправности в порт вошло и такое же оттуда вышло. Для этого существует огромный свод технических требований. Если судно начнет разваливаться в самом порту или при выходе, мало не покажется никому: тут тебе и страховки, и неустойки, и прочая ерунда — кто же захочет с этим связываться? Там же миллионы закручены! Не говоря уж об элементарной безопасности на воде.

Во-вторых, агент отвечает за груз. И здесь еще один черт ногу сломит. Весь этот экспорт-импорт, коносаменты, упаковочные листы, растаможка, опять же страховка и прочая дребедень… Шестнадцать огромных отделов у нас одними только грузами занимались, не считая контейнерного терминала.

И в-третьих, агент отвечает за команду — самый непредсказуемый фактор в ежедневной портовой бодяге. Из-за чего меня, собственно, туда и наняли.

Ну потому что представьте: приходят суда из Бирмы, с Филиппин, из России, из Эмиратов, из китаев с Кореями. И все эти морячки, сбрендившие от недельной болтанки в железной консерве посреди океана, от баланды своей национальной, от тоски по дому, от тайного гомосексуализма и черт знает чего еще, — все эти два десятка измотанных мужиков достигают твердой земли. Им абсолютно по барабану, что это за земля — японская, филиппинская или Уагадугу. Им хочется одного: немедленно встать на эту твердую землю — и нажраться, чтобы опять качало, ибо таково их естественное состояние.

И здесь я хочу сказать вот о чем.

Одна из самых горьких ироний моей судьбы — в выборе языка. В последнем классе английской спецшколы на Сахалине я долго колебался, на какой еще иностранный поступать. То ли на испанский — в Одессу к отцу, у них там сильная кафедра была, — то ли все-таки во Владивосток на японский. С одной стороны, я был насквозь «прояпоненный»: все сахалинское детство прошло на самурайских мультиках и фантиках от жвачки с непонятными тараканами. С другой стороны — я боготворил Гарсиа Лорку с Сервантесом, корриду, Кармен, фламенки-фанданги и прочие испанские страсти. В общем, мотало меня будь здоров.

Решил все момент весьма прозаический: во Владике была военная кафедра. То есть пойди я на испанский — меня уже со второго курса забрили бы в армию. Поскольку, что ни говори, с Испанией мы друзья, а вот с Японией у нас мирного договора до сих пор нет. Стало быть, это «страна предполагаемого противника». А посему в понедельник нам преподавали иероглифы, во вторник — хайку с икэбанами, а в среду мы учили, как взять за шкварник японского солдата, попавшего в плен, и вытрясти из него Главную Самурайскую Тайну: «А ну, гад, признавайся, из какого полка! А также сколько у вас там гаубиц, минометов и бактериологического оружия?» Или, скажем, как сочинять листовки: «Японские солдаты, сдавайтесь в плен, у нас тут лучше, не пожалеете!» То есть врага еще надо было в этом убедить, что само по себе задачка не для слабонервных. Наша мужественная профессия называлась «спецпропаганда», и в случае войны мы автоматически подчинялись Политическому Отделу. А это, сами понимаете, не мелочь по карманам тырить.

Так вот, друзья мои, язык японского допроса — это совсем не то, чем люди между собой разговаривают. Это вообще не разговорный язык. Это сплошные тычки, понукания и приказы, сокращенные до короткого гавканья. «Тэмээ!! Коноярро!!» и прочие междометия, от которых уши в трубочку сворачиваются. Язык наезда, попросту говоря.

И вот мы все это тявканье зубрили, допросы учебные проводили, листовки писали, радиопрограммы составляли. А я думал: «Господи! Двадцатый век кончается! Где, когда, за каким лешим мне пригодится весь этот бред?»

И как вы думаете, где он мне пригодился? Правильно, в японском порту. А точнее — в японской полиции, которая постоянно арестовывала и сажала в кутузку безбашенных русских морячков. За мелкие кражи, пьяные дебоши и хулиганство.

Ну вот представьте: просыпается наш Вася в полиции. И даже не помнит, что ночью перебил окна и вытоптал весь огород какой-то японской бабульке, живущей в припортовом квартальчике. Полицейский ему: «Какого рожна ты это делал?» А он — уже мне, переводчику: «Дык а чё они, с-суки, так богато живут? Ну скажи ведь, братан! Ну зажрались же гады!» А у бабульки, заметим, кроме этого огородика больше и нет ни хрена, она всю жизнь за него выплачивала, а старик ее умер, и доживает она свой век на одинокую пенсию в три несчастные иены.

И тут я прихожу к нему в КПЗ. А он вообще ни черта не соображает: что происходит, где он, как сюда попал… А тут еще самурай в военной форме приперся и гавкает не по-нашему…

Это великая песня, друзья мои. «Интернационал» отдыхает. На подобном «допросе» хочется встать по стойке смирно и молча сглатывать слезы. Слезы боли, ярости и стыда за нашу неистребимую Советскую Родину в одном флаконе. Помните, у Михалкова такая поэма была — про пионера Мишу Королькова, который попал в плен к японцам и не выдал Военной Тайны? «Весь как сморщенная слива и на все на свете зол, сам полковник Мурасива составляет протокол…» Так вот я вас уверяю: сам Миша Корольков плюнул бы этому морячку в его пьяную рожу и утопил в бухте Золотой Рог, спасая страну от позора. Ибо морячок этот наложил в штаны, и в извилине его билась одна только мысль: «Ой, братан, чё хошь скажу, только забери меня отсюда!»

А мне его — вот такого — переводить. И с японской «кичи» вытаскивать, да как можно скорее. Потому что судно завтра во Владивосток уходит, и если он тут застрянет, его придется обратно на самолете отправлять. А это — непредвиденные расходы, очередные документы, включая новый shore-pass для его схода на берег, а также объяснения с Иммиграцией, Губернаторством, Мэрией, местной Службой безопасности — в общем, тотальный геморрой для всего огромного порта…

Или, скажем, как-то утром вызывают меня в полицию. Дескать, взяли троицу русских, нужен ваш переводчик. Приезжаю — сидят. Помятые, морды в синяках. Может, друг друга мочалили, а может, полиция приложилась дубинками. Не важно — да и не жалко уже как-то, честное слово.

Что случилось, спрашиваю. Оказывается, в два часа ночи эти трое придурков проникли в зал ожидания морвокзала. Вообще-то зал ожидания открыт круглосуточно. Чтобы иногородние пассажиры, приехав на поезде вечером, могли дождаться утреннего парохода. Вот тебе кофе, пожалуйста, вот телевизор. Холодно — обогреватель включи… Ага, раскинул тут мозгами сметливый русский морячок — и давай действовать. Обогреватель, который на нашем керосине не работает, — в мешок (здоровые такие мешки для мусора с собой прихватили). Телевизор, который на наших волнах не показывает, — в мешок. Сто двадцать восемь банок кофе — чуть не консервным ножом автомат этот бедный вскрывали — туда же. Да всю эту добычу на родное судно и понесли. Ночью. Втроем. Навьючив аж два велосипеда.

Книги, рекомендуемые феминистками

Тавара Мати ( 俵 万智, р. 1962, Осака) - одна из наиболее популярных современных поэтесс Японии. Её первый сборник пятистиший танка "Именины салата" вызвал шквал критики со стороны классицистов и восторг аудитории, так называемый "салатовый бум". Стихотворения изданы на русском языке в 2006 году издательством "Коровакниги" Также Мати Тавара известна как переводчица стихов антологии Манъёсю и "Повести о старике Такэтори" на современный японский язык.

"Крокусы отцвели. " - внезапно
Захотелось писать письмо,
с этих слов начиная.

Из страны где еще не смешались краски
открытка -
Будто сна моего продолжение

На террасе в багровом рассвете
папоротник
Все смелей о весне заявляет
распустив еще один лист

Дососав леденец,
на исходе весны - выкидываю
Майку, в которой мне двадцать два.

Утром моего выезда в Токио
мама состарилась сразу на все эти годы
предстоящей разлуки.

Простыни сушат соседи:
Эхо весны -
на звуки открывшихся окон.

Признаться, я не очень люблю длинные исторические справки, и
читая книги, обычно пропускаю предисловия. Но в данном случае я
все-таки прибегну к исторической последовательности изложения -
просто чтобы было на что навешать те танка, которые мне особенно
нравятся.

Танка означает "короткая песня", состоит (в классическом виде) из
5+7+5+7+7 слогов, и происходит от того, что у нас назвали бы
"народными песнями" ("ута"). Кроме танка, существовали более
длинные "нагаута" ("длиннная песня"), "сендоута" ("песня
гребцов") и еще кое-что. Однако танка со временем оказалась более
популярной и вытеснила почти все другие формы. Первый ее расцвет
приходится на эпоху Нара (VIII в.) и отражен в антологии
"Манъесю" (переводится примерно также, как "Leaves of Grass"
Уитмена). Танка этой книги богаты народными традициями и в
основном свободны от влияния китайского буддизма - он появится в
более поздних стихах. Вот два примера из этой антологии в
переводе А. Глускиной:

Следующий расцвет - эпоха Хэйан (IX-XII в.). Танка этого периода
- изящные произведения знатных вельмож, совершенные по форме
"любовные послания" и "диалоги", яркие зарисовки и шифрованные
игрой слов насмешки - собраны в антологиях "Кокинсю" и
"Синкокинсю" (конечно, не только в них - количество антологий
огромно; эти две просто считаются классикой).

В отличие от танка Нарского периода, в стихотворениях эпохи Хэйан
уже видно влияние китайской культуры и философии. В странном и
несколько парадоксальном слиянии живописных традиций японского
язычества-синто и буддизма (с его "бренностью всего сущего")
рождается эстетический принцип "моно-но аварэ" - грустное
"очарование вещей". Даже живший на исходе Хэйана поэт Сайге,
которого звали "Святым", демонстрировал настроения очень
неортодоксального буддиста:

В дальнейшем буддийский элемент в культуре чувствуется сильнее, и
новый эстетический принцип "югэн" ("темное, таинственное,
сокровенное") задает основное настроение в танка. Эта мрачноватая
красота "конца прекрасной эпохи" прослеживается уже в
"Синкокинсю":

В следующие за Хэйаном века междоусобных войн искусство танка
деградирует, превращаясь в мрачные буддийско-самурайские песни на
тему скорой смерти. Так продолжается вплоть до XIX века, когда
культура вновь расцветает - однако тема войны и смерти уже прочно
укоренилась в этом жанре, которым когда-то пользовались
исключительно для любовных посланий:

В конце XIX-начале XX в. появляется ряд поэтов, возрождающих
искусство танка. Один из них - Масаока Сики, взявший за эталон
простоту и образность антологии "Манъесю" (однако говорят, что
вначале он относился к танка как к "большим хайку", делая упор не
на лирику, а на объективность описаний) -

В другом направлении работал Исикава Такубоку - он, наоборот,
расшатал как классическую форму танка, так и круг классических
тем. У него, в часности, довольно много революционных стихов -
которые я тут приводить не буду, а приведу нечто поспокойнее:

Что касается современных танка - я, честно говоря, не знаю всего
набора имеющихся сейчас направлений, которые порождены как
продолжением традиций классики, так и влиянием западной культуры.
Могу лишь сказать, что не так давно большой шум своими "Именинами
салата" произвела молодая поэтесса Тавара Мати, в чьих стихах
отголоски настроений древних танка причудливо перемешиваются с
современными вещами вроде хитового "Отеля Калифорния" и
консервированного зеленого горошка:

"Объедение!"
воскликнул ты, и отныне
шестое июля - День рожденья салата.

В зеленом свитере - точно в объятьях твоих
утопаю:
зима на носу.

Танка и хайку: лирика против объективности

Часто говорят, что хайку объективно, в то время как танка
показывает прежде всего личные чувства автора - хотя и использует
для этого образы природы. Обычно танка достаточно четко делится
паузой на две части - первые три строки и последние две, либо две
первые и три последние. Одна половинка - "картинка из природы",
другая - "чувство" (хотя это лишь один общий тип танка):

"Природная часть" древних танка похожа на хайку и часто
начинается со "слова-изголовья" (макура-котоба) - это своего рода
стандартный зачин к стихотворению на определенную тему. Например,
фраза "как ягоды тута" была известным эпитетом к слову "черный".
"Осеннее поле" предполагало стихотворение о рисовых колосьях.
Традиционный (а значит - всем известный) зачин сразу создавал
определенное настроение. А может быть, и больше, чем настроение -
ведь согласно верованиям синто, с каждым местом или явлением
связан свой дух. Называя место или явление, человек как бы
вызывает и духа:

Однако танка не стоит воспринимать как дописанную объяснением
хайку! Если образ хайку и так ясен - никто не будет дописывать
его ненужным сравнением. Искусство танка - это скорее искусство
свежего сопоставления, неожиданного поворота событий или мыслей:

В отличие от "чистых образов" хайку, поэзия танка использует
сравнения, аллегории, игру слов, рассуждения -

Танка часто связывает события, случающиеся в разных местах и в
разное время (в то время как хайку обычно ловит "суть момента") -

Но мне лично больше всего нравятся те танка, где все происходит
реально и одновременно, и сополагаемые элементы не "притягиваются
за уши", а ненавязчиво появляются в одной сцене, вроде случайного
совпадения -

Игра слов

Иногда танка строится на игре слов. Самый простой случай -
"вертящееся слово". Это слово, которое может иметь два разных
значения. Оно ставится где-то в середине стихотворения, где и
происходит "поворот": при чтении первой половины танка кажется,
что слово выступает в первом значении, однако в "дописке" оно как
бы поворачивается другой стороной и приоткрывает другой смысл.
Иногда этот трюк усиливается эффектом синтаксической
неопределенности: неясно, где заканчивается одно предложение и
начинается другое, вот так примерно -

В более сложных случаях игра строится на омонимах - одинаково
звучащих словах, имеющих разное значение. Вроде блоковского
"истина в вине" - там вино или вина? Или вот еще, такое типичное
объявление: "продаются крылья от старого москвича" - угадайте, от
чего или от кого крылья? Так в танка обыгрываются
"расшифрованные" названия мест (Осака - "Застава Встреч"),
растений ("мацу" - означает "сосна" или "ждать") или животных
(слова "цикады" и "весь день" звучат одинаково) -

Бывает, что на основе омонимической метафоры (какэ-котоба)
получаются целые "двузначные" танка, которые можно прочесть двумя
способами - к сожалению, они не переводятся также красиво. Ниже
приведен диалог жен-соперниц из "Дневника эфемерной жизни" в
переводе В. Горегляда (в других переводах это "Дневник летучей
паутинки" или "Дневник поденки"):

"Пока мы ожидали процессию, от нечего делать я написала и послала
ей половину стихотворения, прикрепив его к побегу мальвы,
связанному с плодом апельсина:

Прошло довольно много времени, покуда от нее принесли
заключительную часть к этому стихотворению:

"Следуя кисти"

"Следуя кисти" - это вообще-то название особого литературного
стиля в японской литературе (поэтические заметки "обо всем
подряд"). Но здесь я хочу использовать сравнение с живописью,
которое, возможно, будет нагляднее, и немного рассказать о том, в
чем особенность самого процесса написания танка.

Существует особый жанр рисования тушью - суми-е - который пришел
в Японию из Китая. Он очень отличается от классических западных
школ рисования. Для западного рисунка характерны такие явления,
как создание эскизов и набросков, тщательное продумывание
композиции, перспективы, светотени и сочетания цветов,
прорисовывание множества деталей в течение длительного времени.
Художник, рисующий китайской тушью, ничего (или почти ничего)
такого не делает. Вместо этого он длительное время растирает
палочку туши, наблюдая ее (туши) растекание по каменной
поверхности чернильницы, и стараясь отрешиться от всех мыслей.
Когда тушь, и с нею сознание, готовы, художник садится перед
чистым белым листом - и в несколько мазков, буквально на одном
дыхании выполняет рисунок. Считается, что даже мимолетная
пауза-размышление уже является признаком того, что дальше
рисовать не стоит.

Примерно такое же различие можно наблюдать, сравнивая западную
поэзию и поэзию танка (хайку). Сложные языковые трюки нечасто
используются в танка, а в хайку еще реже. Сами по себе эти
короткие формы очень просты, и овладеть ими - формально - может
даже ребенок (чего не скажешь, например, о западном сонете). Но
конечно, когда говорят о СПОНТАННОСТИ и ПРОСТОТЕ этих стихов, это
не означает простоту передаваемых ими ощущений, за которыми
нередко стоит серьезный процесс "растирания туши",
"вчувствования" в предмет, если не сказать - особый образ всей
жизни. Любопытно вспомнить и наших: "Минута - и стихи свободно
потекут. ".

Вот еще несколько интересных фактов, демонстрирующих подход
"следуя кисти". Как говорится, знаете ли вы, что.

. танка не писали так, как скажем, писал свои стихи Блок
(за столом с аккуратной пачкой заранее заготовленной бумаги).
Танка часто слагались и тут же произносились (или пелись) "по
случаю" или "в ответ". Даже автор замечательных "Записок у
изголовья" Сей-Сенагон так описывает причину, побудившую ее
написать эту "книгу замет обо всем": "Мне подарили пачку хорошей
бумаги. ". Возможно, тут есть и ирония, но книга действительно
написана очень спонтанно и обо всем, что впечатляет, без особого
сюжета или морали.

. в Японии редко издавались сборники отдельных поэтов -
гораздо популярнее были антологии, где танка великих императоров
оказывались рядом с танками бедных монахов или даже
с безымянными стихами. Этим как бы ограничивались возможности
профессионального штампования стихов, поскольку каждая танка -
это яркое чувство-впечатление, которое нужно прежде всего
пережить, а не просто выдумать. То же подчеркивал и мастер хайку
Басе, сказавший: "Тот, кто написал пару хороших стихов -
настоящий поэт; тот, кто написал десяток хороших стихов - великий
мастер". Заметьте, что он имел в виду десяток хайку, а не десяток
"Онегиных".

. среди авторов танка - огромное количество женщин. Их
вообще много в японской литературе: два классических шедевра
"Повесть о Гендзи" и "Записки у изголовья" написаны женщинами
(попробуйте вспомнить для примера хотя бы одну женщину-прозаика,
которая бы считалась классиком русской литературы - я думаю, вы и
поэтесс-то вспомните не более пяти). Частично такое обилие женщин
в японской литературе объясняется тем, что даже во время расцвета
этой литературы (Хэйан) "настоящими", или "мужскими" стихами еще
считались китайские стихи, в то время как японским слоговым
письмом писали в основном женщины. Но если вспомнить, что и в
современной японской поэзии есть Тавара Мати. Все-таки
возможно, что в таком жанре, как лирическая поэзия танка, женская
чувствительность и способность к импровизации побеждают над
мужской рассудительностью. Да и только ли в Японии? Просто
скромные мы - не орем, как мужчины, на стадионах, а тихонько
сидим на какой-нибудь станции питерского метро, и пишем в блокнот
что-нибудь такое, без особых претензий:

В настоящем издании "Именины салата" публикуются параллельно на японском и русском языках в переводе Дмитрия Коваленина - энтузиаста-переводчика и культуртрегера японской словесности, в свое время впервые познакомившего русского читателя с творчеством Харуки Мураками. Мати Тавара (р. 31 декабря 1962 г.) - поэт, эссеист, переводчик, общественный деятель и телезвезда - в 1987 году стимулировала небывалое возрождение интереса к классическому японскому стиху - танка - выпустив сборник "Именины салата", где положила современное содержание в классическую форму. В почти нечитающей стране начался "салатовый бум", Тавара стала звездой. Впечатления современного горожанина, записанные живым языком улицы в форме классических танка, сформировали "салатовую" моду не только в литературе, но и в музыке, изобразительных искусствах; стали откровением для читателя, предложив ему вместе с изысканным поэтическим чтением, новый гадательный канон. . 26 лет, школьная учительница. Первая в ее жизни книга, сборник стихов, первым же тиражом расходится за полтора месяца. К 1991 году в одной только Японии было распродано уже около четырех миллионов экземпляров. "Объедение!" воскликнул ты, и отныне шестое июля - День рожденья салата. Так написалось человеку однажды утром, и вряд ли он мог даже подумать в ту минуту, какое негодование вызовут эти простые слова у блюстителей национальной культуры. "Опошление классических канонов, низведение древних традиций до уровня обывателя - да просто литературное хулиганство. " Весь сборник "Именины Салата" ("Сарада Кинэнби", издательство "Коданся", Токио, 1987) - 434 коротких стихотворения - был написан в жанре пятистишия танка. "Древней классической формой - о консервированном горошке?!" В начале 1988 года Литературная Академия страны за первую главу "Именины Салата" вручает Тавара Мати ежегодный приз Кадокава "За произведения в жанре танка". Глава эта - "Утро в августе" - признается лучшим поэтическим сборником года. Cовершенно намеренно русская версия этой книги выполнена не в обычных традициях перевода танка, а так, как ощутил поэтику автора сам переводчик. Слова русского языка даже визуально слишком "тяжелы" для того, чтобы выстраивать текст по "классической" схеме из пяти строк. В попытке сохранить и на русском особенности языка самой Тавара Мати родилась необходимость сжать "наше" танка до трех-, от силы - четырехстрочной формы. Таким образом, надеюсь, удалось сохранить непосредственность видения мира, которая настолько свойственна личности поэта, что было бы обидно потерять ее в громоздких нерифмованных пятистрочиях. . Эта книга имеет одну замечательную особенность: ее хочется время от времени снова брать в руки - и раскрывать где получится. Совсем как та парочка однажды вечером в полупустой электричке, громыхающей по столичным пригородам: - Давай загадаю, какими мы будем завтра? Страница 105, третья сверху. И оба с любопытством засовывают носы в давно замусоленные странички. Дмитрий Коваленин. Свежесорванное танка Тавара Мати. "Что касается риска - я полагаю, писатели и поэты все время рискуют. Может быть с танка риска больше - поскольку они по природе такие короткие. Не остается места для объяснений и извинений. Только стремительные пять секунд, чтобы сказать то, что надо сказать, и все". Мати Тавара, Japan Times, 2006 Тавара хочет заинтересовать поэзией как можно больше молодежи. Молодые японцы должны знать свои корни, чтобы наслаждаться плодами Западных идей. Это, говорит она, "и есть новая Япония". Asia Week, 1999

Читайте также:

  
• Салат застольный рецепт с курицей
  
• Овощи супа салаты вторые блюда
  
• Как мужчины делают салат
  
• Салат из печеных баклажан гастроном
  
• Салат из тибетской малины